Собрание сочинений. Том 5. 2001-2005 - Юрий Михайлович Поляков
Нинка после университета сначала работала в «Столичной коммуне», а потом ушла в Полиграфический институт преподавать, ишачила с утра до ночи, чтобы в одиночку поднять дочь. И вот третьего дня, возвращаясь домой после вечерней лекции на подготовительном отделении, она решила прогуляться и совершенно случайно в переулочном скверике обнаружила на пустыре свою одиннадцатиклассницу в шеренге проституток, выстроившихся «на просмотр» под фарами подкатившего на машине клиента. Нинка с воплем бросилась к дочери, вырвала ее из непотребных рядов, буквально за волосы притащила домой, избила смертным боем, а ночью наглоталась таблеток…
– Боже, боже мой! – всхлипывала Тоня, рассказывая. – Кто мог подумать! Ведь раньше это только в кино было…
– Ну, не только в кино…
– Конечно, свинья грязь найдет. Но ведь толпами на обочинах не стояли!
– Не стояли, – вынужден был согласиться Свирельников.
* * *
Итак, споря о невозможности проституции в нашей стране, подруги проходили мимо единой тогда еще и неделимой, как СССР, «Таганки» и вдруг обнаружили, что неизменных дежурных возле театральных дверей не наблюдается. Они остановились в удивлении и минут десять стояли, ожидая, что билетные мафиози отошли, например, в соседний подъезд погреться и вот-вот воротятся на свой пост. Но никто не появлялся. Тогда Тоня решительно достала из портфеля общую тетрадь за сорок четыре копейки, вырвала из середины двойной листок и шариковой ручкой вывела «Список», а ниже – две фамилии, свою и Нинкину.
– Может, не надо? – усомнилась подруга. – С мафией связываться…
– В Советском Союзе мафий нет! – твердо ответила Тоня, но на всякий случай первого же проходившего мимо приличного вида юношу спросила, не хочет ли тот попасть на «Мастера»?
А это (по свыше назначенному стечению обстоятельств) оказался не кто иной, как Петька Синякин, возвращавшийся с занятий семинара молодых писателей, который располагался неподалеку, в Доме научного атеизма. В тот вечер обсуждали Петькин новый рассказ про крановщика, увидавшего с похмелья в небе ангела и имевшего с ним продолжительный разговор о смысле жизни. Произведение подверглось жесточайшей критике собратьев по перу. Одни утверждали, что рассказ антиреалистичен, так как с похмелья обычно мерещатся черти, а не ангелы. Другие прощали автору эту поэтическую вольность, но удивлялись тому, что Божий вестник разговаривает с крановщиком как приблатненный московский программист, ни разу не заглядывавший в Библию. Третьи (большинство) указывали на бессмысленность обсуждения, так как рассказ все равно никогда не будет напечатан.
Самое смешное: во время Перестройки рассказ все-таки напечатали, но никто этого даже не заметил, а славу-то Синякину принес тот самый непотребный вариант романа о молодых гвардейцах пятилетки «Горизонт под ногами», который Свирельников по ошибке отвез в издательство. Новый редактор начал читать рукопись и чуть не упал со стула. Разумеется, на следующий день эротоманский апокриф уже лежал на столе заместителя председателя КГБ Паутинникова, курировавшего творческую интеллигенцию. В порнографическом тексте усмотрели серьезнейшую идеологическую диверсию, затеянную в недрах центрального молодежного издательства. Петьку буквально под конвоем доставили на Лубянку, допрашивали целый день, стращали зоной и ее противоестественными нравами, но в конце концов разобрались: никакое это не покушение на основы, а обычное литературное хулиганство, вроде Баркова. Именно такой аргумент привел чекистам Валентин Петрович, когда вмешался по просьбе Свирельникова, понимавшего, что жутко подвел друга. (Кстати, Петька долго не прощал ему эту подставу!)
– А-а, «Лука Мудищев»! – понимающе засмеялся следователь с холодной головой и горячим сердцем. – Тогда другое дело!
В общем, Синякина отпустили, посоветовав больше не писать ничего подобного. На том бы дело и кончилось, но генерал Паутинников, не чуждый изящной словесности, отнес срамную рукопись домой и показал своему сыну, тридцатипятилетнему кайфолову, работавшему в Институте мировой литературы, сочинявшему верлибры и даже помарывавшему абсурдистскую прозу. Тот прочитал, пришел в восторг, сделал ксерокс и пустил по рукам друзей – таких же благоустроенных бездельников. В итоге роман без ведома автора опубликовали в подпольном альманахе «Подземка». Издание оказалось на Западе и получило высокую оценку тамошних интеллектуалов в штатском. Особенно понравился «Горизонт под ногами», объявленный «настоящим прорывом в постмодернистскую инверсию советского архетипа». Синякина снова вызвали на Лубянку, но в стране началась Перестройка, и за отважного потрясателя основ вступилось все прогрессивное человечество, включая президента международного Пен-клуба Генриха Бёлля. Органы, к тому времени сами пораженные новым мышлением, от скандального автора отстали, даже извинились. И он получил свою первую литературную премию «За эстетическую непримиримость» имени Джойса.
Однако в тот вечер Петька ничего такого предвидеть не мог, а просто шел домой, расстроенный неудачным обсуждением. И когда незнакомая девушка вдруг предложила ему пойти на «Мастера и Маргариту», сердито ответил, что вообще-то не разделяет всеобщего ажиотажа вокруг этого довольно посредственного и путаного булгаковского романа, но из чистого любопытства, пожалуй, посмотрел бы, чего там понагородил на сцене этот Мейерхольд для бедных. А узнав позже, что вовлекают его в дело небезопасное, смыться уже постеснялся и на всякий случай позвонил Свирельникову. И вовремя, потому что вскоре воротились настоящие дежурные – здоровый и маленький, от которых пахло пивом. Как позже выяснилось, успокоенные морозом и тем, что давно уж никто не посягал на их монополию, они отъехали на часок в бар на Марксистской.
– Вы кто? – с искренним удивлением спросил здоровый.
– Мы ведем список! – храбро сообщила Тоня.
– Это мы ведем список, – объяснил маленький и достал из-под куртки тетрадку.
– Когда мы пришли, здесь никого не было. Можем вас записать…
– Я тебе сейчас запишу! – пригрозил маленький.
– Попробуй! – предложил Синякин.
– Здоровый, что ли? – поинтересовался здоровый.
– Попробуй – узнаешь! – пообещал Петька.
– И пробовать нечего! – оскалился здоровый.
– Как ваши фамилии? – строго спросила Нинка.
– Это зачем?
– Запишу. Завтра на перекличку придете! – с участливой издевкой объяснила она.
– Ну вот что, деловые, считаю до трех! – предупредил здоровый, наступая на Петьку, а маленький тем временем начал заходить писателю за спину…
В этот самый момент появилась подмога, и «стеганые» смылись. Но через полчаса «мафия» вернулась, пополненная, – семь человек. Они обступили самочинных списочников и явно готовились к насилию, несмотря на угрожающую развязность Веселкина. Тогда подружки завизжали так громко, что милиционер, дежуривший в метро, вышел из тепла на мороз и внимательно посмотрел в их сторону. По тем временам этого оказалось достаточно.
– Замолчи! – зашипел здоровый.
– Не замолчим! – ответила Тоня.
– Давай один на один! Без всяких-яких! – расхорохорился Вовико.
– Да пошел ты! Надо звонить Млечникову.
– Может, не надо? – жалобно спросил маленький.
– Надо.
– Да, надо…
И, взяв у соратников две копейки, «стеганый» недомерок побежал к телефонным будкам.
– Зря вы это, ребята! – примирительно сказал кто-то из вновь прибывших. – Ничего у вас тут не получится!
– Почему это?
– Потому что мы здесь работаем.
– Ах, вы артисты?! – съязвила Тоня. – Вы, наверное, Смехов? А вы Филатов?
– Заткнись!
– Ты как с девушкой разговариваешь, козел? – Свирельников схватил обидчика за грудки, а Петька – за шиворот.
– Кто козел?
Вовико тем временем встал в каратешную, как он полагал, стойку.
– Каратист, что ли? – спросил угрюмый парень, не проронивший до этого ни слова.
– Черный пояс! – бодро соврал Веселкин.
– Сейчас проверим! – Молчаливый тоже принял стойку.
Сразу, конечно, стало очевидным, кто из двоих каратист, а кто фуфлогон. Вовико это тоже почувствовал, и его глаза трусовато забегали.
– Кончайте! – крикнул, подбегая, маленький. – Млечников сказал: до его приезда ничего не предпринимать!
Услышав эту фамилию, «стеганые» сразу посерьезнели и прекратили наступательные действия.
– Как вам не стыдно! – осмелев, возвысила голос Нинка. – Вы не имеете права! Из-за вас никто в театр не может попасть!
– Ты еще им объясни, что искусство принадлежит народу! – тихо и ехидно подсказал Петька.
– А кому же еще? – удивилась Тоня.
Но у «мафии» была своя логика. Они стали объяснять, что билетов на всех все равно не хватит, что «Таганка» одна, а желающих много, что, пока они тут не закрепились, возле театра творился форменный содом, и в связи с этим администрация им даже благодарна!
– Ага, грамоты вам надо выдать!
– Может, вы еще и засраки?!
– А чего ты обзываешься?
– Тупой! «Засрак» – это заслуженный работник культуры.
Пока они так препирались, возле них остановился новый четыреста восьмой «Москвич», из которого вышел маленький рыжий парень в очках. Лицом, веснушчатым и серьезным, он напоминал отличника из какого-нибудь фильма Студии Горького. На нем были настоящая «аляска», ярко-синие фирменные
