Цимес - Борис Берлин
— Ничего ты не знаешь. Тебя же бог поцеловал — в самую макушку.
Она смеется тихо-тихо, почти про себя.
— Не в макушку, совсем в другое место, и даже не в одно. Мне еще в детстве бабушка про это рассказывала.
— Про то, куда поцеловал?
— Ну да. Что если родинка, значит, тебя туда бог поцеловал. А у меня, представь, целых две. Одна вот здесь, — она касается ладонью груди, как раз там, где сердце. — А вторая…
— А вторая? — спрашиваю я.
— Не важно, — и снова смеется. На этот раз громко, беззаботно, совершенно по-детски.
Ну вот, смеется. Слава богу, хоть к вечеру разошлась. Совсем ведь недавно смотрела на меня огромными своими глазами и мяла в руках платок — вот-вот заплачет.
Нет, я не психолог, боже упаси, просто жилетка для старой подруги, только и всего. К тому же обстоятельства помогли: большая часть моего семейства — муж, дети и Собакин — благополучно отбыла в город, оставив главную добытчицу восстанавливаться после очередного выигранного турнира, гулять по лесу, слушать тишину и отсыпаться.
Не тут-то было…
Я бы, по правде говоря, лучше про лес рассказала, про июль, про запахи эти. Про полутона и полутени. Про то, как еж повадился в наш малинник — топает, шуршит, даже, по-моему, бормочет что-то на своем языке, и никакого с ним сладу.
Ан нет, сижу со счастливой женщиной и слушаю, как она плачет и жалуется на свое счастье.
— Знаешь, Люсь, как я тебе завидую? Ты вся такая рациональная, правильная, спокойная, и жизнь твоя похожа на шахматную партию — все продумано на много ходов вперед. Сколько лет тебя знаю, а не припомню, чтобы ты хоть раз теряла голову. Или все-таки было?
— Было, не было… Я просто такая, какая есть. А с шахматами мне и правда повезло. Если бы не они…
— Ага, в детстве ты ведь совсем бешеная была. Куда что девается?
— Как раз туда — в шахматы. Меня ведь в наших шахматных кругах знаешь как прозвали? Именно так — бешеная.
— Вот никогда бы не подумала. А на самом деле?
— Ну как тебе сказать. Бывает…
— А я зато тихая была. Тихая и задумчивая, помнишь?
— Еще бы. В тихом омуте…
Мы с Олей знакомы с детства, то есть давно, даже очень давно. Видимся, конечно, редко, особенно в последние лет десять. Понятно, у каждой своя жизнь, да и живем в разных концах мира, даже в разных полушариях, а земля, хоть и сильно уменьшилась в размерах, но…
Она просто позвонила из своего полушария и сказала, что нужно поговорить, очень. Не по телефону.
— Приезжай, — ответила я, не задумываясь. — У меня тут лес, тишина и даже несколько дней совсем свободного времени — как раз для тебя.
В шахматы я действительно играю неплохо. Даже хорошо. Иногда даже больше, чем хорошо. Уже давно они просто моя жизнь — в самом прямом смысле. Там мне интереснее, там я — я. Еще, разумеется, семья и Собакин, остальное интересует меня весьма отдаленно, да и времени на это остальное при таком количестве турниров… Короче, лишних встреч я избегаю, и это не просто блажь. Она, Оля, конечно, подруга детства, но детство-то давно кончилось. Не знаю, почему я так легко, словно ждала этого ее звонка, произнесла это самое слово: «Приезжай».
Произнесла — и удивилась сама себе.
2. МИТТЕЛЬШПИЛЬ
Вечер первый
Первое, что она сделала, выйдя из душа, — плюхнулась в собственное Собакино кресло, окинула взглядом стол, стены и вид из окна и сказала:
— Слушай, а есть что-нибудь покрепче? Чай с вареньем — это прекрасно, плюшки вообще улет, только не виделись мы сколько? Надо же
