Сшитое сердце - Кароль Мартинез
Прошла осень, и прошла зима, Мартирио все это время целовала только умирающих стариков, тем самым избавляя их от страданий. Она дарила смерть поцелуем тем, кто об этом просил, и использовала наши тайны, чтобы помогать живым. Из нас из всех она чаще других произносила молитвы, несчастными хранительницами которых мы были.
Я сама наконец стала женщиной, и мне пришлось ходить в туфлях с насыпанными в них оливковыми косточками, держать деревянный крестик, поститься и повторять непонятные слова. Я прошла посвящение. Мне вручили шкатулку, в которой я сейчас держу свою большую тетрадь, и вышитое имя матери. Я поставила шкатулку под кровать и ждала, когда придет время ее открыть.
Почему я столько лет с этим тянула? Я не спешила проникнуть в тайну шкатулки. Я видела, как Мартирио день за днем оплакивает зятя. Я знала, что она не может нас целовать, что ее ужасает мысль о смерти, которую она, по ее словам, в себе носила, об этом яде на ее губах, и я боялась дара, заключенного в шкатулке, отравленного подарка, каркающей над ухом черной птицы, голоса, который каждый вечер усыплял возлюбленного, смертельного поцелуя, разноцветных ниток и иглы, раздиравшей швею. Я так боялась тайны, затаившейся в своей деревянной темнице у меня под кроватью и навязанной мне предками по материнской линии! Этот ларчик был словно обещанием большого горя в будущем, тяжкой ношей, которую я отказывалась разделить с сестрами. Мне казалось, что если я перестану думать об этой деревянной коробке, то либо она исчезнет, либо из нее пропадет ее роковое содержимое. Самым действенным способом, конечно, было бы взломать ее до того, как дар созреет, но и на это я не могла решиться.
И вот, представляя себе, какой груз одиночества может быть заключен в этом заурядном ларчике, я откладывала момент, когда открою его, – точно так же, как раньше, по словам сказительницы, оттягивала свое рождение.
Стекольщик!
Стекольщик, стекольщик!
Носитель света орал во все горло, а Клара, заливаясь смехом, шла по городу следом за ним и его пронзительными воплями.
¡Vidriero, vidriero!
Вот уже во второй раз она отвернулась от солнца, чтобы последовать за незнакомцем.
Сосредоточившись на фасадах и окнах, он не сразу заметил шагавшую за ним прелестную девушку в желтом атласном платье. День подходил к концу, а заработал он мало. По лицу у него струился пот, спина разламывалась под тяжестью стекла, и в конце концов он остановился и осторожно отстегнул свои ослепительные доспехи. Пристроил большие прямоугольники света к своим длинным тощим ногам, вытащил из кармана грязный платок и провел им по лбу. Солнце клонилось к закату. Стоя лицом к нему, стекольщик, зажмурившись, вытирал пот, заливавший глаза. А когда снова смог ясно видеть, вздрогнул так, что едва не расколотил сверкающие стекла, которые закрывали его снизу чуть ли не до пояса. Перед ним неподвижно стояла улыбающаяся Клара. Ее соломенные глаза смотрели на него с пугающей пристальностью. Моя сестра, оказавшаяся между заходящим солнцем и отброшенным стеклами непрямым светом, казалась призрачной.
– Вы нарочно меня пугаете? Вас это забавляет? Со стекольщиком так шутить нехорошо! Кто будет платить, если я из-за вас разобью свой товар? Правду сказать, я окажусь в безвыходном положении! Все это, знаете ли, хрупкое, и оно меня кормит! – отчитывал он ее по-французски, а поскольку она, по-прежнему глядя на него, не отвечала, он продолжал: – И почему это вы мне во весь рот улыбаетесь и молчите? Язык проглотили, что ли?
Моя сестра, хотя он ее об этом не спрашивал, сказала ему, что ее зовут Клара, и стекольщик сообразил, что она испанка и, возможно, не очень хорошо понимает по-французски.
Звук ее голоса слегка его успокоил. Как ему могло взбрести в голову, что перед ним призрак? Он явно слишком впечатлительный. Стекольщик наклонился, чтобы взвалить груз света на свои костлявые плечи, и поскольку Клара не двигалась с места и внимательно следила за каждым его движением, спросил:
– Да что ты так на меня уставилась своими медовыми гляделками?
Ей нравились стеклянный панцирь и прозрачные глаза этого нескладного человека. Стекла, которых его плечи не могли заслонить, торчали со всех сторон, окружая светом угловатые тело и лицо. Она уже давно идет следом за ним и заблудилась. Он должен помочь ей найти дорогу. Она живет в квартале Марабу, в поселке Гамбетта.
– Ну, знаешь, дотуда еще топать и топать! – воскликнул он. – А мне неохота делать такой крюк даже ради твоих прекрасных глаз, я собираюсь вернуться домой и оставить там свое барахло. Шагай прямо в ту сторону, и рано или поздно ты найдешь какого-нибудь лопушка, который вернет тебя в лоно семьи. Пока, красотка, до свиданьица!
Солнце уже исчезало за горизонтом, и Клара чувствовала, что силы ее покидают. Стекольщик, насвистывая, удалялся. Она нагнала его и встала прямо перед ним.
– И липучая же ты девчонка! Чего тебе от меня надо? Таких дурочек, как ты, я щупаю по ночам, когда весь город спит. А днем я вкалываю, и мне не до баловства. Хотя ты вроде бы не из этих. Ты так перетрусила из-за того, что стемнело? Это ты зря, знаешь, ночь – лучшее время, и не только для воришек. Ладно, если пообещаешь со мной полизаться, я тебя провожу! А нет – так шиш тебе!
Клара пообещала, толком не понимая цветистых оборотов речи стекольщика. Она взяла его за руку и, успокоенная ее теплом, заснула, не сбавляя шага.
Он продолжал болтать, не замечая, что глаза у нее закрылись и что она ни слова не слышит из его длинного монолога.
Его прозвали Люнес, “понедельник”, потому что в этот день он родился, и по понедельникам ему всегда везло. Он знал город как свои пять пальцев, с детства по нему шатался.
К счастью для него, ноги у моей сестры не подкосились. Посреди красной пустыни он остановился и потребовал свой поцелуй.
– Мы почти дошли, можешь со мной расплатиться, а с учетом того, сколько мы уже прошагали, это уже трудно назвать задатком.
Он отпустил руку моей сестры, чтобы отстегнуть подбитый фетром деревянный короб, в котором носил свои стекла, и, снова утерев пот с лица, повернулся к Кларе.
Едва надкушенная луна лила свой тихий белый свет, но ему показалось, будто не она одна так сияет в ночи, будто прозрачная и неподвижная девушка рядом с ним тоже светится. На ее коже выступила легкая испарина. Стекольщик некоторое
