вещей, прихватив, на всякий случай, еще и тюбик машинного масла, с расчетом, что если где-то мне придется столкнуться со скрипами, то я смогу их благополучно нейтрализовать. Хотя и маловероятно, что я буду заходить через какую-нибудь дверь, так как шанс отворить их случайными ключами просто ничтожен. Я решил ничего больше не менять и все сделать так же, как я делал прошлой ночью. В двенадцатом часу я уже сидел в кустах напротив окна, ведущего в служебное помещение со швабрами, куда мне беспрепятственно удалось проникнуть прошлой ночью. Подобравшись поближе к окну, я стал всматриваться в створки и, к моему огромному облегчению, обнаружил, что окно находится в том же, не до конца закрытом, положении. Предполагаю, что уборщицы специально оставляют ставни приоткрытыми, чтобы ведра и швабры лучше просыхали. Я приступил к своему самому нелюбимому делу, которое подразумевало отвинчивание внешней решетки, это было и физически тяжело и одновременно сильно рискованно, так как я стоял на улице и ковырялся в окне, и если бы кто-то случайно меня обнаружил или услышал подозрительный звон металла, то мне бы точно пришлось несладко. Но, к моему огромному счастью, меня никто не заметил, и я успешно проник в помещение больницы. После я повторил уже знакомую мне процедуру, закрепив решетку на второй болт, чтобы она держалась ровно, без видимых перекосов. Затем выглянул в коридор, и убедившись, что все чисто, пулей залетел в помещение с одеждой, где на дне шкафа нашел свою же запрятанную ранее униформу. Я тут же нацепил ее, решив, что этически будет не совсем правильно использовать новую одежду, загружая тем самым других людей, занимающихся химчисткой, дополнительной работой. Вообще у меня даже маячила мысль — забрать с собой использованную униформу, чтобы потом постирать ее и вернуть абсолютно чистую на свое место. Но что-то в моей голове говорило о полнейшей абсурдности этой идеи. Если бы не риск быть обнаруженным, то я, безусловно, так бы и поступил, но если мне повезло дважды, то это не значит, что так оно и будет происходить постоянно. Не стоит играть в неоправданный риск, это ни к чему хорошему не приведет. Я вышел в коридор уже переодетый, затем бесшумно двинулся в сторону лестницы, там без всяких происшествий добрался до четвертого этажа, куда врываться особо не спешил. Медленно, едва наступая на подошву своих кроссовок, я заглянул за угол и убедился, что там нет никого из охраны. Еще около минуты я стоял и выжидал, появится ли кто-то в коридоре или нет. Но никто не появлялся, вообще стояла полная тишина, в которой кажется вымерли все звуки, кроме, разве что, дежурного света, который периодически тихонько потрескивал. Точнее треск исходил от самой лампы, а не от света, просто сам звук сопровождался легкими световыми морганиями, которые воспринимались именно как световые действия. Убедившись в безопасности, я прокрался до палаты четыреста тринадцать, в которой все находилось в таком же привычном состоянии, будто это было тем единственным местом, в котором никогда ничего не менялось. Когда весь мир мчится на встречу новым переменам и открытиям, эта палата остается символом какого-то остановившегося времени, походившего на внезапный уход какого-то человека, который больше никогда не будет двигаться вместе с нами в едином потоке жизни, став навечно запечатлённой фигурой в одном неизменном кадре. Я снял свою куртку и постелил ее на пол, на то самое место, где расположился когда-то в тот самый первый нелегальный визит, чтобы у двери дождаться таинственного гостя, который должен был тихонько постучать в мою дверь. Я откинулся головой к стене и стал ожидать ночного пациента, с которым у меня остался еще один незакрытый вопрос. Я так и сидел, придавшись размышлениям, пока не почувствовал, как мои веки стали тяжелеть и глаза непроизвольно закрываться, после чего я моментально уснул.
— Джереми, ты должен найти в себе все расхождения, которые мешают тебе. Ты должен откровенно признаться себе в том, что некоторые вещи ты обманчиво принимаешь за реальность, хотя они не более, чем плод твоего воображения. Ты должен открыться себе даже в самых постыдных и ужасных вещах, иначе ты не дойдешь до конца, а остановившись на месте, ты рискуешь навечно обрести безумие, — прозвучал голос Сказочника. После чего комната вдруг затряслась и стала рушится, лунный свет, светящий в окно, усилился, грохот металла и треск ломавшегося здания стал давить на барабанные перепонки. Я стал затыкать их руками, но ужасный скрежет не прекращался, я пытался рассмотреть что-то глазами, но вокруг был непроглядный туман, внезапно среди неутихающего шума прозвучал пронзительный детский крик: «Папа!». Я проснулся. Все мое тело пронизывала мелкая дрожь, а по лбу текли капли холодного пота, оказывается, что я отключился всего на каких-то пятнадцать минут, но сон уже настолько глубоко охватил меня, что я стал путать его с реальностью. Нет, Сказочник не приходил, это мне всего лишь приснилось, ведь это были его слова, которые он произносил мне ранее, в ту нашу последнюю встречу. Я просто вспомнил их и воспроизвел в своей голове. Вот только не спроста возникли именно эти слова, ведь они твердили мне о том, что где-то еще я не стал до конца откровенным с собой, что-то я до сих пор скрываю от самого себя. Вот только что это? И этот детский крик, похожий на голос моей Энни, к чему такое ужасное сновидение. И этот грохот, и разрушение, что-то пора со всем этим заканчивать, хватит с меня этих безумных приключений.
— Сказочник, где же ты? — прошептал я. — Куда ты подевался? Явись ко мне, я должен поговорить с тобой. Ты нужен мне, — тяжело вздохнул я. — Не бросай меня здесь. Я все равно не смогу, я не смогу этого признать. Сказочник! — вскрикнул я.
Глава 16
Заключительная глава
— Здравствуйте доктор Блэк! Меня зовут Дуглас Джефферсон, я созванивался с вами насчет работы, — произнес молодой парень в дорогом костюме.
— Здравствуйте, молодой человек, помню о нашем разговоре. Только не называйте меня доктор Блэк, лучше мистер Говард или профессор, так оно мне как-то привычнее, — ответил мистер Блэк.
— Хорошо, профессор, — улыбнулся парень.
— Так вы значит насчет работы. Уверены, что хотите работать в таком непростом месте? Ведь это очень серьезное дело, требующее эмоциональной стабильности и альтруистической наклонности, — произнес профессор, посмотрев на молодого парня.
— Мистер Говард, я закончил институт психоанализа в Чикаго, моей огромной страстью всегда была психиатрия, поэтому я знал куда шел. А ваше заведение
