Преодоление отсутствия - Виорэль Михайлович Ломов
Приам хотел что-то сказать, тоскливо посмотрел в темный угол, где были свалены доспехи и оружие Гектора, и ему вдруг стало жутко. Ему показалось, что доспехи зашевелились, будто кто-то вставал из-под них. Не попрощавшись, Приам вышел. Стражник проводил его до самого луга. Царь отдал ему перстень с пальца, который хотел подарить Гектору. Стражник поблагодарил и почтительно попрощался с ним. «Как-то он отнесется ко мне, когда ворвется в горящую Трою?» – подумал Приам. Оставшись один, старик повалился на землю и стал дергать траву зубами. Потом он долго тащился к Трое. Видно, все же суждено завтра пройти и ему и Гектору через обряд позора, через торжественный обряд передачи победителем тела побежденного…
Опять бессонница! Голова, привыкшая только к вину, поцелуям, не смертельным ударам оружия и камней о шлем, после смерти Патрокла стала полниться неведомыми ранее мыслями, и мысли эти были беспокойны, как воспоминания о своей трусости в детстве. Много ночей Ахилл провел уже без сна, оглоушивая себя вином и женщинами, или пребывал в забытьи, надышавшись, как дикий кочевник скиф, конопляного дыма из костра, но никак не мог убежать от вопроса, который задал себе после смерти Патрокла: зачем все это? Который двенадцать раз задал себе в ночь жертвоприношения, который задал себе только что, когда перед ним сидел Приам. Вот оно что! Приам тоже не спал много ночей. То-то у него глаза закатывались от усталости. Какой смысл во всем, что я делал, делаю и собираюсь делать?
– Женщину! – яростно крикнул он караульному и уткнулся лицом в покрывало.
Через некоторое время стражник втолкнул в шатер женщину. Та темным пятном прижалась к полотну шатра и не двигалась с места.
– Где Патрокл? – спросил у нее Ахилл.
Женщина молчала. Снаружи заскрипела коляска. Стражник, видно, решил уютно покемарить. Ахилл выскочил из шатра, скинул воина наземь, огрел его подвернувшейся палкой и, подняв колесницу, с нечеловеческой силой швырнул ее в темноту. В темноте раздались чьи-то проклятия. Ахилл вернулся в шатер и лег на ложе. Вспомнил о женщине и повторил свой вопрос:
– Где Патрокл?
Женщина молчала.
– Что ты там прячешься? Иди сюда! И подай со стола вино.
Женщина не пошевелилась.
– Ну, что же ты? – Ахилл сел на ложе и уставился на темное пятно. Может, она глухая? Он встал, взял горящую головню и подошел к пленнице. – Ты кто? – спросил он, вглядываясь в ее красивое и еще сонное лицо. Это была его пленница, иначе бы ей не дали уснуть еще много ночей.
– Твоя рабыня, басилевс, – ответила та.
– Тогда ступай прочь! – заорал Ахилл. – Рабыня! – он презрительно посмотрел на нее и раздраженно швырнул головню в середину шатра на утрамбованную землю. – Ступай к солдатам, рабыня!
В углу палатки тускло блеснули доспехи Гектора. Точно кто пошевелился под ними. Так вот чего испугался Приам!
– Хотя нет, останься, – сказал он, взял ее за руку, вывел на середину шатра и стал разглядывать ее всю. – Разденься.
– Красивая? – спросила пленница с вызовом. По выговору она была не из этих мест. Скорее всего, из Фракии. – Мне холодно, – снова с вызовом сказала она и так же с вызовом стала сама разглядывать Ахилла.
Царю на мгновение показалось, что это его держат за руку, как раба, и разглядывают, как раба. «Может, так оно и есть?» Кровь ударила ему в голову, но он подавил вспышку гнева и тихо сказал:
– Я подарю тебе любовь.
– Подаришь? – спросила дерзкая пленница.
Ахилл сел напротив нее в кресло, в котором сидел Приам, и с интересом разглядывал этого звереныша. Что делал бы с ней Приам?
– Тебе сегодня плохо, басилевс? – спросила пленница.
– Я не бог, чтобы мне было хорошо.
– Не бог?
Она, кажется, улыбается. Она еще не видела, как улыбается череп.
– Что с тобой? – рабыня неслышно подошла к царю, который с закрытыми глазами откинулся на спинку кресла.
Ахилл вскочил, оттолкнув пленницу, и стремительно вышел из шатра.
– Иди за мной! – приказал он.
Пленница выскочила за ним следом. Царь смотрел в небо. Рабыня тоже посмотрела вверх. Она дрожала от предутренней прохлады. Ахилл взял ее за подбородок, долго смотрел в глаза, приблизив свои губы к ее губам, но не целуя, потом брезгливо отдернул руку.
– Не дрожи, женщина. В дрожи есть что-то собачье.
– Тебя бы самого раздеть, – сказала рабыня.
Ахилл хохотнул. Он долго молчал. Резко повернувшись, спросил:
– Зачем ты в глазах своих спрятала звезды?
Женщина дрожала от холода.
– Эти звезды похожи на чьи-то выбитые зубы. Это, наверное, зубы богов! – хрипло рассмеялся царь.
Ахилл подхватил женщину на руки и пронес в шатер мимо застывшего столбом стражника.
***
Прочитав на десятый раз все это, Мурлов понял, что ему, как Ахиллу, его Ахиллу, не нужна слава, не нужны подвиги, не нужны рабыни, делающие тебя рабом, не нужны ни цари, ни воины, а нужен друг, нужна Фаина, о которой ни одного слова он не написал, и нужна свобода, писать о которой не хватит слов.
Глава 24. Кровь страсти – какой ты группы
Фаине всюду мерещился Филолог. То она вдруг слышала его смех за спиной и суеверно боялась оглянуться, то с замиранием сердца видела его на перекрестке или в окне троллейбуса, то чувствовала на себе его пристальный взгляд, когда, задумавшись, брела возле ночных витрин универмага, а в майский полдень, когда она, радостная и легкая, летела по пронизанному солнцем и птичьим гомоном скверу в цветущих яблонях и зеленых газонах, по которым рассыпались одуванчики, как цыплята, Филолог сказал ей тихо на ухо: «Счастливая ты, Фаина: идешь по скверу – и тебе не скверно». А вечером, когда она сидела в кресле и рассеянно листала немецкие и итальянские альбомы с репродукциями картин знаменитых художников, а чарующий блюз ткал в воздухе ее уютной комнаты прямо-таки зримый причудливый орнамент тихой печали, Фаина мысленно продолжила неоконченный спор с Филологом о «древе познания добра и зла» и тут же почувствовала на коленях его руки, а потом голову. Он стоял на коленях у ее ног. Она закрыла глаза и откинулась в кресле, боясь пошевелиться, и слова, которые она собиралась сказать, которыми она хотела спорить с ним, расцветали в ней, как цветы фейерверка, и медленно таяли в темноте сознания без следа. И чувствует она, как его рука гладит ее ноги, она открывает глаза и видит восторженное лицо Филолога. Он что-то говорит ей, но она
