Шоссе Линкольна - Амор Тоулз
— Сын мой, — начал он, ни к кому конкретно не обращаясь, — мы расстаемся, но благословение мое останется с тобой. Помни мои наставления, пока меня не будет рядом: будь прост, но не опускайся до пошлости. Будь внимателен к каждому и помни, что молчание — золото. Прислушивайся к чужому неодобрению, но сам других не суди. И прежде всего: будь честен с собой и верен себе. Потому что тогда неизбежно — как день неизбежно приходит за ночью — будешь честен с другими. Прощай, сын мой. Прощай.
А когда меня уводили, этот старый лис в самом деле пустил слезу.
— Ужасно, — сказала Сара.
И по лицу ее было видно, что она говорит всерьез. В нем читались сочувствие, отвращение и желание защитить. Чувствовалось, что какой бы несчастной ее жизнь ни была, мамой она станет замечательной.
— Все нормально, — сказал я, стараясь ее успокоить. — В Салине было не так уж и плохо. Кормили три раза в день, и матрас был. И, не попади я туда, не встретил бы вашего брата.
Когда я вместе с Сарой подошел к раковине, чтобы помыть стакан, она поблагодарила и улыбнулась мне своей теплой улыбкой. Затем пожелала спокойной ночи и хотела было уйти, но я позвал ее:
— Сестра Сара.
Она обернулась и вопросительно взглянула на меня. Затем с тем же тихим удивлением смотрела, как я достаю из ее кармана коричневый пузырек.
— Поверьте, лучше от этого не станет, — сказал я.
Когда она ушла, я спрятал пузырек за баночки с приправами и почувствовал, что совершил второй хороший поступок за сегодня.
Четыре
Вулли
В пятницу, в половине второго, Вулли стоял на любимейшем месте во всем магазине. А это немало! Ведь в «ФАО Шварц» столько великолепных мест, где можно постоять. Чтобы добраться сюда, ему пришлось пройти мимо рядов плюшевых игрушек, среди которых был тигр с завораживающими глазами и жираф в натуральную величину (голова у него почти касалась потолка). Пройти мимо отдела автоспорта, где двое мальчиков на маленьких «феррари» носились по треку в форме восьмерки. А потом наверху, у эскалатора, — мимо отдела с наборами для фокусов. Там фокусник как раз заставил исчезнуть бубнового валета. Но, как бы ни хотелось посмотреть на все это, ничто в магазине не доставляло Вулли столько счастья, как большая застекленная витрина с мебелью для кукольных домиков.
Двадцать футов в длину, восемь полок — больше, чем шкаф с наградами в школе Святого Георгия — и от края до края, и сверху донизу забит идеальными мебельными миниатюрами. Слева целая секция отводилась под мебель стиля чиппендейл: чиппендейловские комоды на ножках, чиппендейловские столы и комплект для столовой из двенадцати чиппендейловских стульев, ровно расставленных вокруг чиппендейловского стола. Стол был прямо как когда-то в их городском доме на Восемьдесят шестой улице. Естественно, каждый день они за ним не ели. Его накрывали только по особым случаям: на дни рождения и те праздники, когда на стол ставился лучший фарфор и зажигались свечи в канделябре. Во всяком случае, так было, пока отец Вулли не умер, а мать не вышла замуж повторно, не переехала в Палм-Бич и не пожертвовала стол местному женскому обществу по обмену вещами.
Ох, как разозлилась на нее Кейтлин!
«Как ты могла, — сказала (можно сказать, прокричала) она маме, когда грузчики пришли забрать стол со стульями. — Он же прабабушкин!»
«Кейтлин, и что же мне делать с таким столом? — ответила мама. — Старомодная громадина на двенадцать персон. Никто даже обедов больше не дает. Правда ведь, Вулли?»
В то время Вулли не знал, дают люди обеды или нет. Он и теперь не знает. Поэтому ничего не сказал. А вот сестра сказала. Сказала, пока грузчики выносили чиппендейл за дверь.
«Приглядись хорошенько, Вулли, — сказала она. — Потому что такого стола ты больше нигде не увидишь».
И он пригляделся.
Но, как выяснилось, Кейтлин была не права. Потому что Вулли увидел такой стол снова. Увидел его прямо здесь, на витрине «ФАО Шварц».
Мебель на витрине расставили в хронологическом порядке. Двигаясь слева направо, путешествуешь от Версальского дворца до гостиной в современной квартире — с проигрывателем, журнальным столиком и парочкой стульев от Миса ван дер Роэ.
Вулли понимал, что мистер Чиппендейл и мистер ван дер Роэ заслужили величайшую оценку, придумав такие замечательные стулья. Но ему казалось, что люди, создавшие эти идеальные копии, заслуживают столь же высокой оценки — если не выше. Потому что, чтобы сделать стул Чиппендейла или ван дер Роэ настолько крошечных размеров, постараться нужно гораздо больше, чем чтобы сделать те, на которых можно сидеть.
Но больше всего Вулли любил самую правую часть шкафа — там рядами стояли кухни. На самом верху стояла кухня «Прерия»: простой деревянный стол, маслобойка и чугунная сковорода на чугунной плите. Дальше была кухня «Викторианская». Это была кухня, на которой только готовят, — там не было ни стола, ни стульев, за которыми можно было бы поужинать. Вместо них — длинная столешница, над которой висело шесть медных кастрюль, от самой большой до самой маленькой. А внизу стояла кухня «Современная» со всеми новомодными чудесами. Кроме белоснежно-белой плиты и белого-пребелого холодильника там был стол на четверых с покрытием из красного жаростойкого пластика и четыре хромированных стула с сиденьями из красной искусственной кожи. Был там и миксер от «Китчен эйд», и тостер с черным рычажком и торчащими из него двумя маленькими тостами. А в шкафчике над столешницей стояли коробки с хлопьями и крошечные банки с консервированным супом.
— Так и знала, что ты будешь тут.
Вулли повернулся к сестре.
— Как ты догадалась? — удивился он.
— Как я догадалась? — повторила Сара и рассмеялась.
И Вулли тоже рассмеялся. Потому что, ну конечно же, он знал, как она догадалась.
Когда они были младше, бабушка Уолкотт каждый год приводила их в «ФАО Шварц», чтобы они сами выбрали себе подарки на Рождество. Однажды, когда семейство уже собиралось уезжать — пальто застегнуты на все пуговицы, в руках набитые под завязку большие красные пакеты, — вдруг обнаружилось, что в праздничной суете куда-то пропал малыш
