Отрада округлых вещей - Клеменс Й. Зетц
— Fuck, — тихо произнес Марсель, — fuck, fuck, fuck, fuck…
В самом деле, какой-то тип позвонил. Ну, хорошо, почему бы и нет, ведь номер телефона написан на туалетной стенке. Марсель встряхнулся и захихикал. Сработало. С ума сойти. Почему все так просто? Почему люди вот так запросто берут и звонят, это ведь дурость собачья. Все слишком примитивно. Ему пришло в голову, что он кое-что знает о том, кто звонил — этот мужик был тогда в туалете. Во второй кабинке слева. Это ведь было единственное место, где он оставил номер. Разве что был еще какой-нибудь тип, который каждый вечер проверял кабинки и списывал все номера, а потом их рассылал непонятно кому. Может даже…
Марсель бросился к ноутбуку. Баузер, как всегда, жутко тормозил. Марсель забил в поиск номер своего телефона, со слэшем между цифрами оператора и своим номером, потом еще раз — без слэша, подряд, и еще раз — с пробелом. Слава Богу — ни единого результата, о Господи… Как это все объяснить? Да нет, все окей, номер был только там, в кабинке. Все на самом деле очень просто.
Телефон снова загудел. Марсель отступил на шаг. Это была всего-навсего эсэмэска от Рене, он хотел узнать, не поздно ли еще составить ему компанию — посмолить трубку на парковке. У него есть эфиопский табак, написал Рене, понос гарантирован на 100 %. Марсель написал в ответ:
ЖУТКО КРУТО СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ НЕ МОГУ СЕМЕЙНЫЕ РАЗБОРКИ
В конце изображение ножа из таблицы ASCII. Рене ответил смайликом с «X» вместо глаз и «р» вместо высунутого языка.
ВСЕ ПУТЕМ ОЧ ПРИКОЛЬНО — написал Марсель.
Диалог на том и закончился.
Второй звонок раздался ранним утром того дня, когда Марсель должен был выступать с рефератом о Константиновом даре. Подготовился он так себе. Кроме того, сегодня — он узнал об этом из интернета — был особый день: World Opabinia Day. Марсель нашел объяснение этого слова. Опабиния — вымершее животное, ископаемые останки которого обнаружены в отложениях кембрийского периода. У него пять глаз на голове, хобот и пластинчатый панцирь. Обитало оно в воде, выживало, несмотря на непарное количество глаз, но все же в конце концов вымерло.
— Отложи в сторону эту проклятую штуку, — сказал отец, когда они сели завтракать.
Ирис, сестра Марселя, ерзала на стуле и нервничала: у их класса горнолыжная неделя начинается.
— Это вредно, — сказал отец, — для шейных позвонков, для нижнечелюстного сустава, для блуждающего нерва. Из-за того, что голова постоянно наклонена, может даже возникнуть хиатальная грыжа. Отложи сейчас же.
— Да я уже не смотрю.
— Убери совсем.
— Окей, окей.
В эту секунду телефон зазвонил. Отец Марселя нервно выдохнул и отложил вилку с ножом.
— Извини, — сказал Марсель, — Это Рене звонит. По-поводу реферата.
Отец развел руками.
Марсель взял телефон и ушел в свою комнату.
— Алло!
— Алло! Как нам лучше всего встретиться?
— Извините, но это ее сын. Она вам перезвонит. Только не говорите ей, что я снял трубку.
Длинная пауза.
— Гм. Вот как. Без проблем.
Мужской голос пробормотал что-то на автомате, как это бывает, когда звонящий уже готов повесить трубку. Марсель быстро ответил:
— Она оставила телефон в моей комнате. Но мне нельзя выходить, когда у нее клиенты. Она целый день держит меня взаперти.
Звонящий издал какой-то странный звук. Трубку он, должно быть, уже отнял от уха и готов был нажать отбой, чтобы закончить разговор, но потом вновь раздался его голос. Он глубоко вздохнул и спросил:
— Сколько тебе лет?
— Десять.
— Не расслышал, сколько? Тринадцать?
— Нет, десять.
— Бог ты мой. Вот как. Это худо. И она не выпускает тебя из комнаты?
— Да, когда у нее клиенты. Она на сто процентов за этим следит.
Последовала долгая пауза. Марсель пальцами расправил уголки губ, поднявшиеся в ухмылке, и соображал, что говорить дальше. До сих пор все шло как по маслу. Нельзя было вдруг испортить игру. Он отдал бы все, чтобы остановить реальность, как фильм, нажав на паузу или на «стоп».
— Она с тобой плохо обращается? — спросил мужчина.
— Не знаю. Не то чтобы очень. Но…
— Расскажи мне.
Снова молчание. Марсель взглянул в окно. На улице какой-то человек выгуливал целую свору собак. На поводке, от которого ответвлялись маленькие, тонкие поводки. И собаки были маленькие и тощие, словно крысы.
— По голосу не скажешь, что тебе тринадцать, — сказал мужчина.
— Мне десять.
— Гм, — невнятный треск в трубке, — верится с трудом, гм.
— Во что?
Проклятие, голос его съехал в низкий регистр.
— Я сказал: мне трудно это себе представить. Все эти дела с твоей матерью. И все такое.
— Да, она меня выпускает только вечером.
— Тебя даже в туалет не пускают?
— У меня тут ведро есть, я могу в него…
Марсель с трудом подавил смех.
— Ведро?
Мужчина с недоверием рассмеялся. Смеялся он, как какие-нибудь Бивис и Батхед вместе взятые, только еще более утробным смехом. Взглядом Марсель следил за тем, как собачий выводок на перекрестке сворачивает за угол. Он чувствовал себя на подъеме, как в какой-нибудь осенний день, когда идешь по улице, а в спину тебе дует сильный ветер, и ты движешься, не прилагая усилий.
— Пожалуйста, не говорите ей, что я вам это рассказал, пожалуйста!
— Само собой, я больше не позвоню, — произнес мужчина и повесил трубку.
Марсель был в полном экстазе. Потом, в школе, выступая с рефератом, он был собран, говорил связно, немножко быстрее, чем обычно, и даже смог ответить на все вопросы учителя истории.
После ужина Марсель поймал себя на том, что постоянно думает о тех, кто ему звонил. Он представлял себе их лица, их позы. В эту самую секунду они идут по улицам города или сидят у себя дома в одиночестве. Он сунул телефон в карман брюк, чтобы отец не возбухал, но каждые три или четыре минуты явно ощущал вибрацию вызова. Он доставал телефон, но на самом деле никаких звонков не поступало, не висело даже ни одной эсэмэски.
На ужин была картофельная запеканка. После ужина все еще посидели немножко в гостиной, потому что завтра утром предстоял отъезд Ирис. Обсуждали детали ее горнолыжного снаряжения. Ирис ужасно трусила и уже мечтала поскорей вернуться домой, но бодро нахваливала все аксессуары, которыми ее снабдят — солнцезащитный крем, горнолыжные очки со сменными цветными фильтрами и тому подобное — и при этом иногда почему-то вдруг ненадолго затихала. Она то и
