Кнут Гамсун - Последняя глава

Она бежала в направлении к санатории. Когда она пришла в себя, то остановилась и с минуту раздумывала, затем круто повернула и побежала лесом на сэтер.

Даниэль стоял на месте и смотрел на дело своих рук, может быть немного с любопытством, немного с удивлением. И он был человек, он забыл, как бегают на четвереньках и на части разрывают врага; вместо этого он выучился стрелять. Конечно, он не был крупной величиной, не был героем, он был человек, как все.

ГЛАВА XVI

Начались обыск, следствие и допрос; в селе, как пузыри в кипящей воде, рождались всевозможные рассказы; испуганные люди вечером запирали двери — мало ли чего еще можно было ожидать! Выслано было также несколько человек, уполномоченных полицией, в поиски за Даниэлем; да, они искали в лесу вокруг пастбища и, в конце концов, углубились компанией в лес, заглядывая под каждый можжевеловый куст; но Даниэль был на горе, и они, может быть, знали это. «Пусть его!» — думали они, при чем проглядывало их глубокое сочувствие к несчастному, — «он сам когда-нибудь да спустится вниз, он не плохой парень, этот Даниэль Утбю, разве мы не знаем его?» — вероятно, думали они. Кроме того было, может быть, и небезопасно подойти к нему теперь слишком близко, бог его знает. С этим чудовищем нельзя было шутить, не собирался ли он разве как-то раз спалить Елену?

Фрекен д'Эсдар давала, по мере крайнего разумения своего, хорошие показания о событии, но у нее была не бог знает, какая память. Она потеряла голову и ничего не помнила о важных минутах самой катастрофы. Ленсманский писарь всячески старается допросить ее и занести ее показания в протокол, но нет, вносить-то нечего. Для начала он сказал, что важно выяснить, было ли это умышленное убийство, потому что в таком случае полагается смертная казнь — и это дало фрекен повод к долгому размышлению и сделало ее на много часов беспамятной. Вообще фрекен-то эта, шут ее знает, писарь ленсмана допрашивал ее уже раньше и ничего не мог от нее добиться.

— Как же собственно совершилось преступление?

Этого она не знала. Она потеряла сознание, а когда пришла в себя, то она ни на что не обратила особенного внимания, она только поднялась и побежала. Разве это удивительно?

— Что сказал Даниэль?

— Ни слова.

— Он не предупреждал?

— Да, он закричал.

— Значит, он сказал что-то?

— Он ни слова не сказал. Он только крикнул и предупредил.

— Угрожал ли когда-нибудь Даниэль господину Флемингу, обещая застрелить его?

Нет, фрекен этого не слыхала.

— Никогда не угрожал ему? Никогда?

— Нет. Он только просил его, чтобы он уехал.

— А в то утро… он взял ружье с собою, чтобы застрелить господина Флеминга?

— Разве он сделал это?

— Я вас спрашиваю об этом, — сказал писарь. Фрекен посмотрела ему в лицо и возразила:

— Я не могу отвечать больше, чем знаю.

— Но что вы думаете? Какое у вас получилось впечатление?

Фрекен стала усиленно припоминать:

— Он сказал, что пойдет на охоту.

Писарь ленсмана посмотрел протокол и указал:

— Ведь раньше вы показали, что он совсем не разговаривал с вами?

Фрекен:

— Он сказал это накануне вечером.

— Что он утром пойдет на охоту?

— Да.

— С винтовкой? И в это время года? Кого же он хотел застрелить из винтовки?

Фрекен молчит, она хватается за лоб, нельзя же все знать, поэтому она и не отвечает. Разве она не ошеломлена всем, что пережила в последнее время и разве в этом что-нибудь странное? Нерешительно смотрит она на Марту.

Когда приходит очередь Марты, она объясняет, что Даниэль хотел убить оленя. Для этого он употреблял винтовку. Дикого оленя в горах.

У фрекен снова является способность речи:

— Конечно, оленя, он сказал это.

— Теперь не время, — сказал писарь ленсмана.

Из ответа Марты выяснилось, что Даниэль не особенно-то считался с временами года.

Писарь ленсмана:

— Значит, он хотел охотиться в недозволенное время?

Марта медлит с мгновение, затем отвечает, сильно подчеркивая свои слова:

— Да, Даниэль стрелял все, что угодно, и стрелял круглый год.

— Это противно закону, — поучительно сказал писарь ленсмана.

Конечно, многое противно закону, стрелять по людям тоже не полагается. Когда Даниэль сидел высоко на горе, и народ карабкался к нему, кивал ему и старался подластиться к нему, тогда он крикнул им, что тот, кто подойдет ближе, будет лежать холодным трупом — это тоже не по закону. Тогда люди сползли вниз и оставили его там.

Но писарь ленсмана этим не удовлетворился: он вооружил ружьями своих служащих и послал их, чтобы снова попытались, но и это ни к чему не повело, они пытались также обойти и окружить этого безумного парня, но нет, они не могли подойти достаточно близко, его винтовка хватала дальше их ружей. О, они делали все возможное.

Тогда-то Даниэль царствовал на горе Торахус, никто близко не подходил к нему.

Но однажды утром он увидел, что к нему приближаются две какие-то точки, два маленьких мальчика: — они спускались с «Вышки», да, и несли белый платок на палке, — то были парламентеры, они хотели поговорить с изгнанником, с предводителем разбойников. Ни о чем подобном Даниэль не читал и ничего такого не знал, но тут не в кого и стрелять-то было, два маленьких мальчика, господи боже мой! И они подошли.

Даниэль оглянулся испытующе, потом положил винтовку, чтобы не испугать их. И они подошли совсем близко к нему. Да, они были бледны, испуганны и запыхались, но тот, который нес флаг, подошел первым, а у другого был какойто пакет, который он протянул к нему, вытянув во всю длину руку и сказал:

— Пожалуйста!

Даниэль удивленный:

— Что это?

— Немного кушанья, — отвечал он, — завтрак.

— Мы взяли его со стола, — объяснил другой.

— Откуда вы?

— Мы живем в санатории.

— В санатории? И пришли сюда?

— Мы все это обдумали вчера вечером. Здесь немного только пищи, несколько бутербродов.

Даниэль развернул пакет и стал есть, при этом он отвернулся и не смотрел на них. Раза два он шмыгнул носом, его растрогало это благодеяние, хотя он был кремень.

— Знает кто-нибудь о том, что вы пошли сюда?

— Нет, никто не знает.

— Вы и не должны этого рассказывать, — сказал он. Они побеседовали немного, он узнал, сколько им лет и что отца их зовут ректор Оливер; он тоже жил в санатории. Все время беседы Даниэль стоял, отвернувшись и слегка шмыгая носом. Когда он поел, он повернулся, пожал руки обоим мальчикам и сказал:

— Спасибо за еду!

— Тут ничего и не было, — сказали они, — слишком мало, завтра мы принесем больше.

Даниэль с внезапной суровостью:

— Нет, не надо больше! Нет, завтра меня здесь не будет, — мягко прибавил он. — Вы не должны приходить много раз.

— Нет, нет, — ответили они. Даниэль указал:

— Смотрите, когда вы уйдете отсюда, держитесь кустарников, идя домой, а не идите по голой горе, чтобы вас не видели. Не будьте дураками, держитесь всю дорогу кустарника.

— Хорошо!

— И большое вам спасибо! — сказал Даниэль и отвернулся.

Мальчики ушли. Они свое дело сделали и спрятали белый флаг. Они наверно были проникнуты сознанием важности своей миссии и горды тем, что пожали руку предводителя разбойников.

Даниэль продолжал царствовать на горе; шел уже третий день. Он не боялся спускаться пониже к пастбищу и к домам, и там тоже удерживал позицию, благодаря своему дальнобойному ружью.

Население было беспомощно, и в конце концов, несколько человек пришло в село, к Гельмеру, и сказало ему:

— Попробуй-ка ты, Гельмер, взять его добром.

Но Гельмер уклонился, у него духу не хватало, он не мог видеть Даниэля в такой беде! И Даниэль продолжал царствовать; обезумевший парень подымал ружье и грозил, что убьет каждого, кто приблизится к нему на расстояние выстрела; он был словно человек, защищающий дом и очаг свой.

Обе женщины на сэтере думали и размышляли и надеялись на бога, что Даниэль воспользуется случаем и спустится вниз, чтобы поесть немного; сами они не смели идти к нему, боясь полиции и людей. Иногда они слышали выстрел на горе; это значило, что он стрелял по кому-нибудь.

Писарь ленсмана потребовал от них, чтобы они выставили на порог дома пищу для него. Конечно, они это сделали.

— И одна из вас пусть пойдет и предупредит его, где он найдет еду, — сказал он.

Нет, этого они не решатся сделать, сказали Марта и фрекен, они не желали рисковать жизнью, сказали они.

Во всяком случае писарь ленсмана просидел целую ночь в риге, у окна, и не спускал глаз с порога; просидел еще ночь, а Даниэль не пришел. Тогда этот невинный опыт был отставлен и пища убрана.

Но в один дождливый вечер он пришел.

Случилось, что Марта и фрекен стояли в кухне и тихо разговаривали; вдруг открылась дверь и он проскользнул в нее. Фрекен, увидав его, слегка вскрикнула и отскочила в сторону. Он был мокрый и иззябший, печально было смотреть на него: по лицу у него были полосы от дождя и грязи, глаза ввалились и вообще у него был вид человека, измученного бессонницей. Он, не подымая глаз, закрыл рот посиневшей рукою и сконфуженно засмеялся; затем бросился к столу, схватил хлеб и с жадностью стал его есть. Ружье он поставил около себя.