Аркадий Белинков - Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша
"Уважаемые товарищи! Я полагаю, что в эпоху быстрых темпов художник должен думать медленно", - торжественно заявляет на театральном диспуте Гончарова (явно в голос с самим автором - Олешей)... - пишет критик, употребляя большие усилия, чтобы не выйти за рамки приличия. Действительно желающий перестроиться интеллигент должен взглянуть на себя с точки зрения развития объективной действительности... а не закапываться внутрь себя самого. Медленное самокопание никому не нужно... Не звучит ли в контексте всей пьесы требование Олеши думать медленно, как требование замедления темпов мировоззренческой перестройки интеллигенции..."2
Последнее соображение не лишено остроумия и тонкой язвительности, если не считать, что оно похоже на донос. Что же, критика должна иметь последствия: аресты, судебные процессы, суровые приговоры, физические и моральные расстрелы...
После всего этого Олеша стал немедленно, просто безудержно исправляться.
Иногда даже казалось, что это происходит вследствие тех же обстоятельств, по которым больные начинают выздоравливать, как мухи.
Для того чтобы все было хорошо, чтобы никто не обижался и не подумали что-нибудь такое, он был готов на многое. Даже на опечатку.
Понять, как именно начал исправляться Юрий Олеша, можно только с помощью тщательного текстологического анализа.
Обратимся к двум вариантам памятника драматургического искусства Юрия Олеши - журнальному3 и отдельному изданию4.
1 А. Прозоров. О "Списке благодеяний" Ю. Олеши. - "На литературном посту", 1931, № 19, с. 31.
2 Там же.
3 "Красная новь", 1931, № 8.
4 Отдельное издание "Список благодеяний" появилось в том же году, что и полная журнальная публикация, - в 1931, - но, разумеется, после выхода журнала.
Социологический анализ эпохи, а также филологическая экзегеза вариантов заставляют нас задуматься над проблемами, имеющими отнюдь не частное историко-литературное значение и входящими в область широких историко-социальных пространств.
Но сначала следует показать глубокую эволюцию текста памятника.
Остановимся на одном характерном случае, выразительно отражающем социальную динамику эстетики Ю. Олеши.
В журнальном варианте пьесы имеется такой текст:
"Я полагаю, что в эпоху быстрых темпов художник должен думать м е д л е н н о"1. (Разрядка моя. - А. Б.).
Здесь имеет место выраженная антитеза, являющаяся существенным моментом в характерис-тике еще не до конца перестроившейся интеллигенции.
Проходит некоторое время, чрезвычайно исторически насыщенное, и Юрий Олеша создает новый вариант реплики.
В новом варианте реплика звучит так:
"Я полагаю, что в эпоху быстрых темпов художник должен думать немедленно2. (Разрядка моя. - А. Б.).
Здесь не имеет места выраженная антитеза, являющаяся существенным моментом в характеристике еще не до конца перестроившейся интеллигенции.
Что же могло оказать такое решающее влияние на мировоззрение автора?
Несомненно то, что в это время происходили важнейшие исторические события: конец нэпа, начало коллективизации, разгар индустриализации, судебные процессы, повальное перевоспита-ние еще не перевоспитанных кадров русской интеллигенции.
Эти события оказали решающее влияние на писателя, и он, успешно перестраиваясь на ходу, предложил вниманию почтенной публики вышеозначенный вариант литературно-драматического номера.
Этот номер делается так:
"Сначала исполнитель закручивает на конце ноги диск. Затем он раскручивает на зубнике тазик и берет зубник в рот. Потом надо на правой ноге закрутить обруч и лишь после этого можно перейти к жонглированию"3.
1 Ю. Олеша. Список благодеяний. - "Красная новь", 1931, № 8, с. 4.
2 Ю. Олеша. Список благодеяний. М., 1931, с. 5.
3 Н. Э. Бауман. Искусство жонглирования. М., 1961, с. 73.
Тщательная филологическая интерпретация второго варианта реплики на фоне историко-социального анализа эпохи и общеэстетического процесса заставляет с известной долей основательности предполагать, что в текст отдельного издания драмы вкралась наиковарнейшая из опечаток.
Опечатка это ошибка, но не случайная, и от автора она не свободна.
Можно настаивать на том, что разные люди делают разные опечатки.
Если мы не покорены иллюзией личной психической свободы, то согласимся, что у опечатки есть логика и закономерность.
Эта опечатка несомненно связана с феноменом, который Фрейд называет вытеснением: человек избавляется от сдавленного тайного желания. Писатель хотел сказать "быстро". От него требовали, чтобы он так сказал. Но сказать так можно было, только вступив в противоречие с тем, что он говорил раньше.
Автор развернутого учения об ошибочных действиях - обмолвке, описке, очитке, ослышке - Зигмунд Фрейд считает, "что все ошибочные действия имеют свой смысл"1.
Вот некоторые его соображения об ошибочных действиях.
"...самой обыкновенной и в то же время самой поразительной формой обмолвки2 будет та, когда говорят как раз противоположное тому, что хотели сказать... Председатель нашей законодательной палаты однажды открыл заседание словами: Господа, я признаю наличие законного числа членов и поэтому объявляю заседание закрытым..."3
"...такое (ошибочное. - А. В.) действие на самом деле как будто вовсе не ошибка, а совершен-но правильный поступок, только заменивший тот другой, которого ждали и предполагали... Если председатель палаты депутатов закрывает заседание уже в первом своем слове, вместо того чтобы открыть его, и если знаешь условия, в которых произошла эта обмолвка, то вдруг начинаешь понимать, что это ошибочное действие далеко не бессмысленно. Председатель, не ожидая для себя ничего хорошего от этого заседания, был бы рад закрыть его с самого начала..."4
1 З. Фрейд. Лекции по введению в психоанализ. М.-ПГр., 1923, с. 64.
2 Фрейд не видит принципиальной разницы между видами ошибок. Описка отличается от очитки только тем, что первая может быть сделана при письме, а вторая при чтении. В такой же мере это относится и к опечатке. Следует лишь прибавить, что опечатка это ошибочное действие не одного человека, а нескольких - наборщика, корректора, редактора, автора.
3 З. Фрейд. Лекции по введению в психоанализ. М.-ПГр., 1923, с. 39.
4 Там же, с. 41.
"Почти все обмолвки имеют смысл, противоположный тому, что собирался сказать допустивший их, таким образом, ошибочный поступок является выражением борьбы между двумя несовместимыми стремлениями"1.
Но оказывается, что некоторые случаи ошибок "можно объяснить столкновением, интерференцией двух различных желаний"2.
1 З. Фрейд. Лекции по введению в психоанализ. М.-Пг., 1923, с. 68.
2 Там же, с. 48.
Эта опечатка, несомненно, связана с желанием человека избавиться от сдавленного, тайного желания. От писателя требовалось, чтобы он сказал "быстро", и писатель вовсе не прочь бы так сказать. Но сказать так можно было, только вступив в противоречие с тем, что он говорил раньше. В то же время он не хотел вступать в противоречия с теми, чье мнение для него было далеко не безразлично. Сказать то, что хотели бы от него услышать, было желанной, но слишком легкой сдачей. Поэтому, он не говорит "быстро". Он говорит нечто очень похожее на то, что говорил раньше, фонетически почти тождественное. Он говорит "немедленно".
В конце 20-х годов, когда старая эпоха сдалась новой, Юрий Олеша почувствовал первые приступы желания говорить то, что от него хотели бы слышать.
Поэтому он не возражал, чтобы художник в эпоху быстрых темпов думал несколько быстрее, чем в эпоху медленных темпов. И поэтому хорошо подготовленная нервная материя разрешила эту опечатку: нервная материя знала больше, чем Юрий Олеша. Она знала, что искажение намерения не произойдет. Произойдет именно то, что должно произойти: согласие художника на опровержение себя самого. А опечатка это лишь полиграфический дефект, случайность, пустяк.
Научно доказано, что "над этой знаменитой опечаткой в свое время много смеялись, - в первую голову Олеша" (Л. Славин). (Как мы уже знаем, слава Олеши была столь велика, что даже его опечатки немедленно становились знаменитыми.)
Я не оспариваю веселого смеха над знаменитой опечаткой. Однако это решительно ничего не опровергает, потому что смеявшийся в первую голову Олеша смеялся после того, как уже пропустил опечатку. Можно уронить чашку и огорчиться. Можно, бродя по городу, набрести на памятник архитектуры XVI века и обрадоваться. Ни огорчение, ни радость к разбитой чашке и к обретенному памятнику отношения не имеют. Действие совершено. Отношение к нему может быть предметом изучения. Но это другая тема. Поэтому смех самого автора и лучших знатоков его смеха и творчества не в состоянии смахнуть факта. Что же касается серьезности, с которой я занимаюсь этим смехотворным фактом и которая может показаться неуместной, то ведь также может показаться неуместной и легкомысленность, с какой игнорируется факт и особенно обстоятельства, вызвавшие его.
