Голуби - Павел Васильевич Крусанов
– Да он уже сообразил, – заверил Пётр Алексеевич. – Только признать никак не хочет. Это ж конфуз.
Пришёл со двора Цукатов, вымыл руки.
– Ну что, – сказал удовлетворённо, – день был трудовой, мы не филонили – рюмку заслужили.
Сели за стол. Нина, как обычно, не разбавляя мужскую компанию, отправилась заниматься домашними делами. Пётр Алексеевич достал из холодильника озябшую бутылку водки и наполнил рюмки. Выпили за удачу. Потом принялись за жареную рыбу, ещё утром сидевшую в сетке, а теперь в хрустящей золотисто-бронзовой корочке горкой лежащую посередине стола на блюде.
– А что, Пал Палыч, у вас нынче с косулями? – полюбопытствовал профессор.
– Косуля поднялась. – Хозяин снял у карася с рёбер мясо вилкой. – В том году уже заметно стало. Губернатор на шесть лет закрыл охоту на косулю – вот маточное поголовье и возобновилось. А этой осенью хотят уже опять открыть. Как можно? Только-только маточное восстановили. Тяперь должен пойти прирост – по три, по пять коз каждый год в стаде. А они сейчас хотят открыть. Понимаете? Няльзя сейчас – лосей нету, кабана нету, значит, косуль маточное поголовье тут же – ёбс – и всё. Бить-то нечего больше. – Пал Палыч скорбно прожевал рыбу. – Но я косулю на мясо ня беру.
– А что так? – Цукатов разбирал в тарелке щуку.
– А так. Кабан – и в суп, и в тушёнку, и во всех видах. А косуля, она – трава травой. Только на котлеты. Суп с неё, как с лося – вкуса никакого. – Пал Палыч встрепенулся и обернулся к плите, на которой стояла кастрюля с горячими щами. – Про суп-то забыли.
Он выбрался из-за стола, достал из шкафчика суповые тарелки и взялся за половник. Пётр Алексеевич тем временем наполнил рюмки.
– А брать косулю как? – Пал Палыч размешивал в тарелке щей сметану. – Брать только с гончей. А гончую самец за собой от стада уводит. И всё – конец охоте. Так что, из-за куска мяса я буду ходить, смотреть, чтобы собака подняла-погнала?.. И потом – собака же голос даёт, внимание привлекает. Дураков-то нет – охотовед слышит.
Гончей собаки у Пал Палыча не было, обходился двумя лайками, но на охоту, кажется, уже давно с ними не выходил.
– Гончих, стало быть, здесь держат? – настойчиво интересовался состоянием местной охоты профессор.
– Мало, но держат. – Пал Палыч всосал ложку щей, издав характерное «вупть». – Вот те, кто в бригадах, все держат. Потому что гончая – она подымает лучше и гонит, а лайка уже помогает.
– А волки есть? – Цукатов призывно поднял рюмку.
– О-о! Этого нынче горазд много. Десяток только в нашем районе забили. А в некоторых местах – и больше. Волков тут ня меряно. Смыкнулись даже в этом году впервые на памяти чатыре района – вместе били. Сто охотников собрали и сразу десять штук волков положили. Опочинские, бежаницкие, пушкиногорские, новоржевские были объединивши. Под Кудеверью и забили. – Пал Палыч ополовинил рюмку и вернул её на стол. – Но я ня лезу в это дело – я их ня разводил и мне их ня буцкать.
– А открылась уже на волка охота? – Профессор осушил рюмку до дна.
– У нас на волка́ – по снегу. – Пал Палыч поднял взгляд к потолку, где по натянутой леске полз тропический вьюн. – Охота у нас как? Закрывается на копытного зверя пятнадцатого февраля, и с пятнадцатого начинают бить волков. До первого марта, до десятого – пока снег. А без снега как возьмёшь? Только на реву. Но у нас умельцев в области нету. Один был в Острове, который на реву брал – он подзовёт голосом и тогда может взять. Про других ня слыхал. – Пал Палыч убрал со стола опустевшие суповые тарелки. – А так по-разному бярут. Пушкиногорские – я с их охотоведом дружил, он дельный ня в пример нашему – едут на лосей, допустим, и нашли пяреход волка. Они сразу бросают лося, их уже лось этот ня интересует, и сразу обрезают всё – становятся на номера и бьют волка. Ня попался им волк, они дальше своей охотой занимаются, но у них попярёд остального – волк. – Во дворе залаяли собаки, Пал Палыч отдёрнул занавеску и выглянул в окно, но в сумерках уже мало что можно было разглядеть. – Он, охотовед пушкиногорский, по глубокому снегу волка как брал? Волк, говорит, по глубокому снегу никогда ня будет как попало ходить – он ищет, где крепкое место. Я, говорит, на снегоходе между двух дерявин проеду и тут капкан поставлю. А волк, когда снег рыхлый да глубокий, как на снегохода след попал, встал на крепкое, так по нему и пойдёт. А тут между дерявин – капкан.
Слово за слово – в дело пошла вторая бутылка. За окном уже совсем стемнело. Пару раз заглядывала на кухню Нина, проверить – всего ли на столе в достатке. Гостям всего хватало – все были сыты и немного под хмельком. На половине второй бутылки решили заварить чай, который, как известно, водке не помеха. Пока хозяин возился с чайником, Цукатов отправился прогулять Броса, прежде чем на ночь запереть пса в машине.
– Всё было, Пётр Ляксеич, – оставшись вдвоём с гостем, пустился в откровения Пал Палыч. – А я горжусь прожитой жизнью. Удавиться от совести – это пусть другие давятся. Мне связло: если в целом взять – окружение было самых лучших людей. Вот хоть Геня старый или ваш Ляксандр Сямёныч… Редкий человек, таких поискать – ня найдёшь.
Пётр Алексеевич и сам относился к Александру Семёновичу – Полининому отцу – с большим уважением. Тот в свои почтенные года не засох, не обернулся каким-нибудь брюзгой-мозгоклюем, а оставался живым, весёлым, полным свежих чувств и озорных историй человеком – простым и непосредственным, но обладающим похвальным тактом. Однажды, увидев в телевизоре «Планету обезьян», поделился с Петром Алексеевичем: «Была у меня на Целине, ещё до женитьбы, одна молдаванка. Ты не поверишь – вся в шерсти, как овца. Никогда больше таких не видел». Что говорить – первостатейный тесть.
Тут вернулся профессор и предложил очередной вопрос хозяину:
– А вы сами-то на утку и гуся выбирались уже? Сезон давно открыт.
– Не-е, – отмахнулся Пал Палыч. – А зачем?
– Как? – удивился профессор. – Дичи заготовить. Лежат утки в морозилке – есть не просят.
– Я честно скажу, – Пал Палыч прижал к груди ладонь, – если бы Нина намекала, что с мясом худо, я бы, конечно, почаще с ружьём и собаками выбирался.
