Голуби - Павел Васильевич Крусанов
Пётр Алексеевич расстегнул куртку-распятнёнку – погода позволяла.
– Что же у вас с больницами такой бардак? – задал он давно висевший на языке вопрос. – Местной власти дела нет?
– А какое ей дело? – удивился Пал Палыч. – Больницы – это ня про нашу власть. Это фядеральная линия – на укрупнение. В Новоржеве больницу скоро вовсе закроют – будем за тридцать километров в Пушгоры мотаться. Хирургию сократили уже, следом и остальное подрежут.
Пал Палыч колупнул ногтем ржавый нарост на перилах, похожий на присохший прелый лист, и повернул к Петру Алексеевичу выдающийся, как у достославного – поклон Ростану – забияки Сирано, нос.
– А хоть бы и на нас повесили больницы эти – толку что? Денег область ня дает – как тут крутиться? – Пал Палыч заломил брови домиком. – Что, Пётр Ляксеич, говорить – у нас власть по понятиям. Их проблема в чём? Прязидент крышует губернатора, губернатор по каждому району крышует корешка богатого, конкретно в нашем – Кескиева, у того своё охотхозяйство и база в Соболицах, Кескиев приглядывает за главой района нашим. Наверх докладывает: глава района никуда ня лезет, у нас всё хорошо, выпить надо – приезжай, выпьем. Понимаете? – Пал Палыч в вопросительном жесте протянул перед собой крепкую крестьянскую ладонь. – Губернатору надо, чтобы глава района правильные показатели на выборах давал – за это подбрасывает копейки. А няправильные будут показатели – без денег оставит. И с этих рельсов – никуда. Поэтому все в районной администрации клоуны. И депутаты районные клоуны. Кто лизоблюд, тот – к Кескиеву или к главе района. А тем людя́м, у кого душа болит за город, за район – тем некуда. Тот нахер тут ня нужен.
Внезапно из-за поворота реки вылетели две кряквы и, пройдя в дюжине метров над мостом, спланировали в лозовые заросли чуть ниже по течению – в кустах, должно быть, скрывалась не видная с моста старица (здесь говорили «мочило», именуя так любой небольшой водоём – пруд, озерцо, залитую водой канаву).
– Ня наш ли спугнул? – предположил Пал Палыч. – Надо ружьё взять – прямо под выстрел шли.
– Деревня рядом, – усомнился Пётр Алексеевич. – Нехорошо.
– А ничего, – заверил Пал Палыч. – Свой мужик ня осудит.
Пошли к машине, достали с заднего сиденья и расчехлили ружья. Пётр Алексеевич вложил в стволы два патрона с пятёркой, однако подпоясываться патронташем не стал, просто бросил ещё пару патронов в карман куртки.
Солнце, уже давно перекатившись на западный небосклон, по-прежнему ласково пригревало землю. Позванивали птицы. Воздух был тих и недвижим, лишь лёгкие колебания осеннего эфира, как сонное дыхание, шевелили травы и склонённые к воде ивовые ветви. Вода, журча, точила камень.
Ружья не пригодились – утки взлетали пару раз, но ниже по течению и далеко, выстрелом не взять. Через какое-то время из-за поворота показалась зелёная резинка с сидящим вперёд лицом и гребущим от кормы (табанил) Цукатовым – над тугим бортом торчали крапчатая морда и чёрные уши-лопухи Броса.
Пал Палыч отправился с моста вниз, к спуску – показывать, где лучше профессору причалить. Пётр Алексеевич остался на месте и, склонившись над перилами, ожидал, когда подойдёт лодка, чтобы сверху разглядеть лежащую у ног Цукатова добычу.
Добыча оказалась необычной – три утки странного вида, каких ни Пал Палыч, ни Пётр Алексеевич прежде здесь никогда не видели. Крупные, массивней кряквы, с продолговатым телом и стройной шеей, одна вся чёрная, отливающая изумрудной зеленью на солнце, а две другие с чёрной головой и шеей, так же посверкивающими зеленью, но с бело-палевым пером на груди, спине и крыльях, местами – то тут, то там – покрытых коричневатыми пятнами разной степени густоты. Цукатов выложил трофей на землю.
– Вот звери какие, – сказал горделиво, однако с заметной трещинкой в голосе. – Всех в одном месте взял – из-за тальника вывернул, а они, чёрт дери, в заводи сидят, как святое семейство в вертепе.
– И не взлетели? – удивился Пётр Алексеевич.
– Не успели, – веско заверил профессор.
– Ня бывало у нас ещё таких, – задумчиво разглядывал уток Пал Палыч. – Ня залетали.
– Видать, дед Геня с облака о такой утке нашептал, о какой и вы, Пал Палыч, не ведали. – Пётр Алексеевич достал смартфон, сфотографировал необычайную птицу и посмотрел на Цукатова: – Деревни были по пути?
– Есть одна – Никулино, – ответил за профессора Пал Палыч.
– Не знаю – я с воды жилья не видел, – заявил Цукатов. – Думаешь, домашние?
Вопрос прозвучал простодушно, но чувствовалось, что мысль эта, когда унялся ослепляющий охотничий пыл, уже тревожила профессора – не могла не тревожить, – но он работал над собой и силами самовнушения не позволял ей укрепиться. К тому же и домашних уток похожей породы за всю свою жизнь Пал Палыч тут не встречал, о чём и сообщил. Стараясь не подавать вида, Цукатов сообщению обрадовался.
Когда вернулись, уже вечерело. Профессор великодушно предложил поделить трофей – в конце концов, Пал Палыч и Пётр Алексеевич тоже участвовали в охоте, перегнав машину на несколько километров вниз по реке. Пал Палыч отказался – у него в морозилке ещё с весны лежали три или четыре кряквы (дети не брали, да и Нина дикую птицу не жаловала), – а Пётр Алексеевич взял одну чёрно-палевую утку, чтобы не возвращаться к Полине совсем без добычи.
Пока ощипывали и потрошили улов, Нина накрыла стол – то ли поздний обед, то ли ранний ужин, всё в этот день слегка сместилось. Пётр Алексеевич управился раньше профессора – вымыл руки, испачканные кровью с налипшим пухом, достал смартфон и зашёл в поисковик. Когда Пал Палыч, похлопотав по хозяйству на скотном дворе – задал корм собакам, кроликам и поросятам, – вернулся в дом, Пётр Алексеевич показал ему на экране стайку стоящих столбиком, словно длинношеие пингвины, уток – точь-в-точь таких, каких добыл Цукатов. «Индийский бегунок, – гласило пояснение, – яйценосная порода, востребованная в сельском хозяйстве, благодаря низкокалорийному мясу и полезным яйцам».
– Утку потрошил, а у неё желтки на подходе – три штуки, – сообщил Пётр Алексеевич. – Дикая по осени не несётся.
– А я сразу понял, что домашняя, – признался Пал Палыч. – Из двух стволов трёх уток на одном месте ня взять. Это ж пярезарядить надо – дикая б враз взлятела. – Пал Палыч засмеялся и по-лошадиному мотнул головой. – Известное дело – азарт! Увидел птицу – соображать нядосуг, стрелять надо. Вы только, Пётр
