Семь дней в июне - Тиа Уильямс
ЕВА: Разве ты не снял его на все лето?
ШЕЙН: Я так далеко не планировал. Да, теперь мне нужно искать новое жилье. Я сейчас в Краун-Хайтс, собираюсь посмотреть квартиру. Ни хрена себе тут Kennedy Fried Chicken[159]?
ЕВА: Живи у меня.
ШЕЙН: Ни в коем случае. Это переходит все границы.
ЕВА: Нет, не переходит! Квартира пустует до конца лета. А ты за ней присмотришь. Честно, ты сделаешь мне одолжение.
ШЕЙН: ЭТО ОЧЕНЬ СТРАННО.
ЕВА: Ничего подобного.
ШЕЙН: ТЫ УВЕРЕНА?
ЕВА: ДА, ПЕРЕСТАНЬ КРИЧАТЬ. А что такое дермоид?
ШЕЙН: Вижу, вы с Одри говорили обо мне.
ЕВА: Нет, мы говорили о ее мачехе, Афине. У которой был дермоид.
ШЕЙН: Спроси у Одри, есть ли у Афины фотографии.
Позже тем же вечером…
Сегодня, 17:35
ЕВА: Привет. Я только что приехала в Новый Орлеан. Я нашла дом, который принадлежал моей прабабушке Дельфине. Той самой, которая таинственным образом бросила мою бабушку Кло после рождения и переехала в Новый Орлеан, чтобы выдать себя за итальянку, помнишь? Я встретилась с внучкой ее горничной за чашкой кофе. Она сказала, что ребенка никто не бросал. Когда муж Дельфины увидел, что малышка Кло намного смуглее, чем он и Дельфина, то обвинил ее в измене посреди мессы в церкви Святого Франциска! И прогнал ее из города. Конечно, она ему не изменяла. Мы с тобой знаем, что черные бывают разных оттенков. Но Дельфина так и не смогла простить себе, что отказалась от ребенка. Помнишь, я рассказывала, что она написала помадой два слова на кафельной стене, прежде чем утопиться в ванне? Passant Blanc, так называют чернокожих, которые притворяются белыми. Она не просто написала это на стене. Она нацарапала эти слова, по-видимому, на всем своем теле. Ее белый сын заплатил целое состояние полиции, чтобы скандал не попал в газеты и не остался в истории. Он хотел скрыть правду о своей «расовой чистоте».
ШЕЙН: Это… кровь стынет в жилах. Жестокости расизма. И представьте, чего мы не знаем. Какова ее история?
ЕВА: Все это довольно трагично.
ЕВА: ………
EВA: ……
ШЕЙН: Ты в порядке?
ЕВА: Иногда мне хочется, чтобы ты был здесь. Переживал это вместе со мной.
ШЕЙН: Я только об этом и думаю.
На следующий день…
Сегодня, 14:15
ЕВА: Поскольку я провела последние двадцать четыре часа в роли посредника, я решила образовать группу для нас троих. Говорите друг с другом.
ОДРИ: Мистер Холл!
ШЕЙН: Мисс Мерси-Мур! Что хорошего? Как вам Папафорния?
ОДРИ: Весело, но в этом году все по-другому. Я вижу события в более… антропологическом ключе. Замечаю различия между людьми в зависимости от того, откуда они родом. В Северной Калифорнии особенный акцент! И люди одеваются иначе, чем в Бруклине. Например, носят Fila вместо Adidas. Знаете, чем старше я становлюсь, тем больше понимаю, что по-настоящему круто.
ШЕЙН: Мне это нравится. Есть разница между тем, чтобы быть крутым, и понимать, что это значит.
ОДРИ: Мистер Холл, вы меня понимаете. Вам нравится наша квартира?
ШЕЙН: Очень! Но я скучаю по вам, девочки. Тяжело жить рядом с вашими вещами и не видеть вас.
ОДРИ: Вам одиноко?
ШЕЙН: Немного. Итак. Твоя мама не хочет, чтобы я просил у тебя совета по психотерапии, но……
ЕВА: ШЕЙН.
ШЕЙН: …… Я потерял близкого человека, и это тяжело. Помощь врачей мне не помогает. (Без обид.) Есть предложения?
ОДРИ: Мистер Холл, вам необходимо обратиться к психотерапевту. Чернокожие мужчины не ходят к специалистам, и это превращается в эпидемию.
На следующий день…
– Привет. Меня зовут Шейн, я алкоголик и иногда наркоман. Я не хочу здесь находиться, но одна маленькая девочка сказала, что мне нужно поговорить о своих проблемах, и, честно говоря, ей всего двенадцать, но она чертовски… проницательна. Так что вот. Похоже, теперь я здесь. Или как бы да. Так что спасибо, что приняли меня. – Он помолчал. – Вы все отлично выглядите.
И члены отделения Анонимных алкоголиков баптистской церкви Гринвуда в Парк-Слоуп ответили ему в унисон:
– Привет, Шейн.
– Он пишет гораздо лучше, чем говорит, – прошептала рыжеволосая девушка со светлыми глазами.
В следующий понедельник…
В день его переезда Ева прислала Шейну пять огромных растений драцены из IKEA.
– Для твоей защиты, – говорилось в записке.
Шейн понятия не имел, что это значит, но поливал эти растения по расписанию. Он даже повернул их к солнцу, чтобы оптимизировать фотосинтез. Однако одно за другим, как будто так было предсказано, они умирали. У Шейна не хватало духу их выбросить. Ведь подарила их Ева.
Однако он заметил кое-что забавное. В окружении мертвых растений он чувствовал себя лучше, чем когда-либо.
Очень поздно той же ночью…
Ева писала весь день, и теперь ее глаза слипались. Она свернулась калачиком на гостевой кровати тети Да, чтобы передохнуть. Пролистав список контактов, Ева добралась до Шейна. Помедлив, она позвонила.
– Это… ты?
– Привет, – мягко сказала она. – Я просто хотела услышать твой голос. Я написала три главы сегодня, в доме бабушки Кло. В детской спальне моей мамы.
– Как это было?
– Сюрреалистично, – сказала она. – У меня никогда не было своей спальни, понимаешь? Их было так много, что все как в тумане. – Она выхватила подушку из-под головы и прижала ее к груди, свернувшись вокруг нее. – Можно тебя кое о чем спросить?
– Посмотрим.
– На что?
– Ничего, просто так.
– Я серьезно, – сказала Ева. – Как ты думаешь, у нас это когда-нибудь пройдет? Потому что мне начинает казаться, что нет. И бороться, кажется…
– Бессмысленно.
Затем наступила тишина, и Ева услышала шорох на другом конце линии.
– Честно? Я повсюду вижу в этих стенах тебя. Все пахнет тобой. Я ненавижу выходить за дверь. Просто хочу сидеть здесь, как будто рядом с тобой. – Шейн ненадолго замолчал. Когда он заговорил снова, его голос был низким. Медленным. Как будто он признавался в том, что давно не решался высказать. – Я давно скитаюсь по свету и никогда не был в таком месте, откуда мне не хотелось бы уехать.
Повесив трубку, Ева уставилась в потолок и пролежала так, казалось, целую вечность.
Если дать ему еще один шанс, можно ли верить, что Шейн не уйдет?
Три дня спустя…
На часах 9:10.
– Привет, – сказала Ева. – Теперь они разговаривали по утрам каждый день. – Что делаешь?
– Ничего, еду тренировать баскетбольную команду в YMCA Браунсвилла.
– Браунсвилл? С каких пор ты играешь в баскетбол?
– Я не играю, сам не умею. Но я кое-что понял. Мне нужно быть наставником детей. Раньше я делал это неправильно, подходил слишком близко. Пытался спасти их, потому что не смог сохранить свою приемную семью. Или тебя. Это было неправильно. А этих ребят я подбадриваю, кричу мотивирующие глупости со стороны, повышаю самооценку и иду домой. То есть… к тебе домой.
– Прекрасный выбор, – сказала она. – Да, вот что. Один вопрос. Ты бы приехал, если бы я попросила?
– Ты просишь?
Ева замолчала. Это было
