Федор Сологуб - Том 5. Литургия мне
— Ах, несчастная Амалия! Ах, злополучный Адольф!
И при этих словах Лиза вдруг залилась слезами. Алексей воскликнул с умилением:
— Ангел Лиза!
В чувствительной беседе влюбленные не замечали, как проходило время. Меж тем солнце скрылось за далекою чертою горизонта. Меланхолические звуки, донесшиеся от сельской колокольни, возвестили наступление позднего часа. В вечернем сумраке близко пролетела большая черная птица, шелестя крыльями. С полей повеяло прохладою. Невнятный крик донесся издали, из глубины леса, напомнив причудливые и устрашающие образы, созданные народным суеверием. Лиза, ощутив невольный страх, вздрогнула и доверчиво прижалась к Алексею.
Развернутая ею книга лежала в стороне, на столике, сделанном из цельного куска старого дерева, поваленного в позапрошлом году сильною бурею, причинившей в окружности немало бед и потому памятной. Бабочка села на книжку, ночная летунья, белая с черным. Крылышки бабочки слабо вздрагивали, и усики ее шевелились, и мнилось, что на ней почиет исходящее из книги очарование красных вымыслов. Алексей смотрел на бабочку, и казалось в эту минуту, что он забыл все на свете, и самую даже свою любовь. Немного обиженная его невниманием, Лиза тихонько тронула локоть его руки и спросила голосом, в котором нежность преобладала над укорою:
— О чем вы так глубоко задумались, милый Алексис?
Алексей вздохнул глубоко, как бы возвращаясь к действительности, пожал Лизину руку и отвечал:
— Я воображал бессмертие!
Зашумели мягко ветки влажных от росы вечерней кустарников, послышались на песке дорожек звуки быстро бегущих ног, — усердная Степанида искала барышню. Представ внезапно перед Лизою, запыхавшаяся, она сказала:
— Барыня беспокоятся, что сыро, приказали идти в дом.
Лиза не без сожаления оставила это место чувствительных мечтаний. В столовой уже накрыт был ужин. Надежда Сергеевна беспокоилась, а Николай Степанович уговаривал ее, повторяя, что Лизанькино здоровье крепкое и от вечерней прогулки в саду вреда ей быть никак не может.
После отъезда Алексея Надежда Сергеевна выговаривала дочери:
— Хоть Алексей Павлович тебе и жених, а все-таки статочное ли дело до ночи с молодым человеком в саду прогуливаться! Добрые люди осудят, да и отец, сколь он к тебе ни милостив, может прогневаться.
* * *Скворцы тучами налетали на вишни. Дребезжанье деревянной трещотки в руках дворового мальчишки разгоняло птиц, столь же робких, как и вороватых. Алексей застал Лизу в саду. Она носила на руках собачку, чего Алексей ранее никогда не примечал. Лиза не очень любила собак, а сегодня на нее вдруг каприз нашел, она подхватила маменькину болонку и побежала с нею в сад, где забавилась с нею, осыпая ее ласками и нежными словами. Увидев Алексея, Лиза заговорила:
— Смотрите, Алексис, какая милая собачка! Погладьте ее, ничего, она не укусит. Какая у нее мягкая шерстка!
Но Алексей не обнаруживал никакого желания приласкать лаявшую на него злую собачонку, которая к тому же показалась ему довольно противною. Когда Лиза поднесла к нему болонку, он отвернулся с приметным неудовольствием. Казалось ему, что, возясь с этою собачонкою, Лиза теряет то нежное очарование, которое влекло его к Лизе, и от этого душе его было нестерпимо больно. Лиза посмотрела на него с удивлением и спросила:
— Что с вами, Алексис? Чем вы так расстроены?
Ее простодушие чуждалось мысли, что в ее поступках что-нибудь может не понравиться ее милому. И потому она удивилась еще более, когда услышала от Алексея эти слова:
— Я вас очень прошу, милая Лиза, не носить собачку на руках.
Лиза нахмурилась, так что черные брови ее сошлись.
— Почему же мне не носить ее, — спросила она, — ежели мне это нравится?
Алексей повторил свою просьбу:
— Сделайте мне приятное, милая Лиза, и отпустите собачку. Вам это непристойно.
— Да зачем же мне ее отпускать! — возразила Лиза. — Ведь я же не делаю ей больно. Я ласкаю ее.
— Неприятно смотреть, — сказал Алексей, — когда девица вашего возраста возится с собаками. Это — неженственно, и более идет охотнику, чем благовоспитанной барышне.
— Папенька и маменька мне этого не запрещают, — с немалою досадою сказала Лиза.
— Но если я вас прошу, Лиза? — настаивал Алексей.
Лиза не отвечала и опять занялась собачкою. Алексей повторил:
— Милая Лиза, оставьте ее. Я вас очень прошу об этом.
Лиза не слушалась. Упрямый чертенок завозился в ее сердце. Она сказала с упорством:
— Я люблю эту собачку, и вы, Алексис, должны полюбить ее, если меня любите.
— Не может быть, — сказал Алексей, — чтобы ваше расположение внезапное к этой собачке было столь сильно, чтобы вы не могли ее оставить, когда вас об этом просят. Поверьте, что этот вид весьма не идет к вам и весьма меня огорчает.
Лизины щеки ярко пылали от гнева, досады и упрямства. Она спросила с насмешкою:
— Разве это — грех?
Алексей, еще не теряя надежды убедить упрямую, говорил ей:
— Кого любишь, того и слушаешь во всем с удовольствием, хотя не всегда бываешь одинаково расположен. Носить собаку на руках — не грех. Но это — неженственно.
Долго еще Алексей уговаривал Лизу бросить собаку, но она не обращала никакого внимания на все его убеждения. Наконец он воскликнул с огорчением:
— Лиза, ты не уважаешь мою просьбу! Мои слова для тебя ничто!
Алексею было досадно, что Лиза не хочет уступить ему. Но в душе своей он пытался оправдать Лизу.
«Ее непослушание есть только ветренность без всякого намерения», — думал он.
Он сказал ей наставительно:
— Ты относишься к моим словам небрежно и без всякого внимания. Но жизнь есть воспитание. Все в ней служит уроком.
— Я не нуждаюсь в уроках, — упрямо ответила Лиза.
— Я не ожидал найти в тебе такого своенравия! — печально сказал Алексей. — Не хотеть пожертвовать таким вздорным удовольствием!
Лиза с обидою в голосе сказала:
— Вот вы какой! Вы ни в чем не хотите дать мне воли! Что же будет, когда я стану вашею женою? Вы будете жестоким тираном.
— Нет, Лиза, я не хочу быть вашим тираном, — с великим огорчением сказал Алексей. — Я полагаю мое высшее счастье в вашей благосклонности, Лиза, — могу ли я при этом быть вашим тираном?
Лиза гладила собачонку и шептала ей нежные слова. Алексей вертел в руках алый цветок шиповника и говорил:
— Всякий твой недостаток, Лиза, удивляет меня потому, что я ценю тебя отменно много.
— Вам ничто не нравится, — сказала Лиза, — вы только немцев хвалите.
— Не скрою, Лиза, — сказал Алексей, — ты сегодня произвела надо мною неприятное впечатление.
Лиза отвечала пылко:
— А вы хотели произвести надо мною неприятное тиранство. Ни папенька, ни маменька так со мною не обходятся. Я не привыкла к тому, чтобы меня обижали.
Стараясь казаться спокойным, но с трудом сдерживая проявления своей досады и огорчения своего, Алексей сказал:
— Я вижу, Лиза, что сегодня ты находишься в дурном расположении духа, и потому мне лучше удалиться. Надеюсь, что ты сама оценишь свой поступок, когда захочешь подумать о нем внимательно и спокойно.
Лиза на это ничего ему не ответила. Алексей холодно простился с нею и уехал, думая, что ее надобно проучить холодностью, и что она тогда одумается и раскается. Лиза же, оставшись одна, скинула с колен собачонку, крикнула:
— Пошла прочь, противная!
И залилась слезами.
Меж тем погода внезапно испортилась. В стекла бил сильный дождь, стучали ветки березок. Лизе было скучно и грустно. Ее знобило. Она грустно думала о деспотизме мужчин и о грустной доле женщины, которая всю жизнь должна покоряться, сначала родителям, потом мужу.
Ночью однообразно кричал перепел, нагоняя на Лизу тоску и страх. Всю эту ночь Лизе снились неприятные, огорчительные сны. Один особенно досадливо вспоминался ей потом. Лизе опять приснилась Лушка, и на этот раз уже словно более прежнего утвердившаяся в своем непристойном озорстве. Она сидела на раззолоченном кресле, одетая в богатые уборы, важничала необычайно и приказывала строго:
— Лизавета, красная краса, черная коса, возьми мою тявку-собачку, веди ее погулять, да смотри, гляди за нею в оба, чтобы с нее шерстиночки не упало, а не то я отдам тебя моим драбантам, они тебя невежливо поучат.
А тявка-собачка злая презлая, и глаз у нее не видно из белой пушистой шерстки, а зубки беленькие да острые. Так и норовит, как бы укусить Лизу.
Глава шестая
Тревожные сны заставляли неоднократно Лизу вскакивать с постели. Лушка и Степанида, спавшие близко, прибегали к ней не раз. Наконец под утро они разбудили няньку и сказали ей, что барышня почивает неспокойно. Было уже светло. Лиза уже не могла заснуть. Но она чувствовала себя совсем нехорошо. Голова болела, не хотелось вставать, не манила в сад опять после дождя наставшая хорошая погода, не радовали птичьи щебеты и цветочные ароматы.
