Николай Гоголь - Том 3. Повести
История опубликования второй редакции „Портрета“ в третьем номере „Современника“ за 1842 г.[36] (том XXVII, № 3, цензурное разрешение от 30 июня) уясняется на основании писем Гоголя к редактору журнала П. А. Плетневу и при учете общественно-литературной обстановки первых месяцев 1842 г.
С 18 октября 1841 г. Гоголь, возвратившийся из вторичной поездки за границу, жил в Москве и был занят хлопотами по продвижению в печать первого тома „Мертвых душ“. В это время Гоголь был уже близок к московским славянофильским кругам, к редакции „Москвитянина“ и поддерживал дружеское общение с С. П. Шевыревым, с которым особенно сошелся за границей. В статье Шевырева, напечатанной в первой книжке „Москвитянина“ 1842 г. — „Взгляд на современное направление русской литературы“, автор подчеркивал, что по сравнению с 1835 г. (имелась в виду статья Шевырева „Словесность и торговля“) его взгляды на „современное направление русской литературы“ не только не изменились, но что якобы истекшие годы еще более утвердили всю правоту выставленных им тогда тезисов. „Назад тому ровно семь лет“ — писал Шевырев — „я осмелился против этого промышленного направления современной русской литературы сказать прямое слово и встретил много противоречий. Не странно было мне, что слова мои возбудили против меня главных героев этого промышленного мира; но, конечно, странно было встретить противоречие даже и в тех, которые не могли сочувствовать сим последним“. Указывая на тех, кто не мог сочувствовать „Библиотеке для чтения“ и Сенковскому и от кого „странно было встретить противоречие“, Шевырев имел в виду, конечно, Гоголя, как автора статьи „О движении журнальной литературы“, где были сформулированы возражения Шевыреву.
Если статья в „Москвитянине“ задевала Гоголя, оживляя старые споры и имея в виду журнальную позицию Гоголя 30-х годов, то и одновременное выступление Белинского так же касалось автора „Ревизора“. В статье „Русская литература в 1841 году“, в первой книжке „Отечественных Записок“ 1842 г., Белинский давал обозрение всей русской литературы послепетровского периода и заново аргументировал свои положения, приводившие в такое негодование Шевырева — об отсутствии русской литературы. Белинский еще сильнее и резче обосновывал свои старые взгляды и уже из списка „бессмертных“, „гениальных“ писателей вычеркивал теперь имя Державина, поэзию которого расценивал как „исполинское, но бесплодное проявление поэтической силы“. Зато в фонд „капитальных сокровищ“ Белинский вводил новые имена и среди них имя Гоголя, давая характеристику его творчества.
Вряд ли можно сомневаться в том, что и статья Шевырева, и статья Белинского, каждая по-своему, побуждали Гоголя реагировать на них. Так, известно, что Гоголь отрицательно высказался о тезисах Белинского по поводу Державина, о чем В. П. Боткин из Москвы тотчас же сообщил Белинскому.[37] Вскоре вышла мартовская книжка „Отечественных Записок“ с знаменитым памфлетом Белинского против Шевырева. Как известно, „Педант“ произвел потрясающее впечатление на литературную общественность и явился последней причиной разрыва между западниками и славянофилами. Началась ожесточенная идейная борьба. Только при учете напряженности и остроты литературно-общественных отношений, определившихся в связи с памфлетом Белинского, становятся понятными и настроения Гоголя, отраженные в письмах к П. А. Плетневу от 6 и 17 февраля 1842 г. — с обещаниями статьи „около семи печатных листов“ — и от 17 марта 1842 г. к нему же. „Я силился написать для «Современника» статью, во многих отношениях современную“, писал Гоголь: „мучил себя, терзал всякий день и не мог ничего написать, кроме тех беспутных страниц, которые тотчас же истребил. Но как бы то ни было, вы не скажете, что я не сдержал своего слова. Посылаю вам повесть мою «Портрет». Она была напечатана в «Арабесках», но вы этого не пугайтесь. Прочитайте ее: вы увидите, что осталась одна только канва прежней повести, что всё вышито по ней вновь“. Думается, что нет никаких оснований не доверять самому Гоголю и соглашаться с Н. С. Тихонравовым, будто под „статьей около семи печатных листов“ Гоголь разумел именно новую редакцию „Портрета“ (Соч. 10 изд. т. II, стр. 598). — Для журнальной статьи „во многих отношениях современной“ Гоголь имел серьезные причины. К этой статье, несомненно, побуждали Гоголя выступления Белинского и Шевырева. С другой стороны, исключительное обострение их борьбы по всей вероятности, и вызвало отказ Гоголя от написания этой статьи. Однако переработанная редакция „Портрета“ находится в несомненной связи с неосуществленной статьей.
Место работы Гоголя над второй редакцией „Портрета“ указано им самим в цитированном письме к П. А. Плетневу. Гоголь упоминал что он „в Риме переделал «Портрет» вовсе или лучше написал вновь вследствие сделанных еще в Петербурге замечаний“. Со времени отъезда Гоголя за границу — 6 июня 1836 г. — до его вторичного приезда в Россию — в начале октября 1841 г. — Гоголь посещал Рим неоднократно. Впервые он побывал там весной 1837 г. Очевидно, не ранее чем к этому сроку и может относиться начало работы Гоголя над второй редакцией „Портрета“; завершение же работы и окончательная отделка повести происходили, вероятно, уже в Москве, перед отправкой рукописи в „Современник“, т. е. в конце февраля — начале марта 1842 г. Н. С. Тихонравов допускал, что вторая часть „Портрета“ писалась одновременно с началом 7-й главы „Мертвых душ“ и с „Театральным разъездом“; Н. С. Тихонравов справедливо указывает на единство эстетических концепций, развернутых Гоголем и во второй части „Портрета“, и в начале 7-й главы „Мертвых душ“ первоначальной редакции, и в „Театральном разъезде“. Однако, из этого еще не следует, что и работа Гоголя над всеми этими вещами проходила одновременно. Тихонравов, тем не менее, полагал, что „новая редакция „Портрета“ вчерне была окончена (курсив Н. С. Тихонравова) в начале 1841 года“ (Соч. Гоголя, 10 изд., т. II, стр. 597). Более убедительно другое допущение Н. С. Тихонравова, что окончательная обработка второй редакции „Портрета“ происходила уже в Москве „в первые месяцы 1842 г.“ Надо полагать, что выяснившаяся для Гоголя невозможность написать журнальную статью побудила его обратиться к своей повести, публикация которой могла казаться ему своевременной. Вероятно, черновики и заготовки новой редакции „Портрета“, сделанные еще за границей, были спешно мобилизованы в конце февраля — начале марта 1842 г. и в это время повесть была закончена и оформлена.
Из черновиков второй редакции „Портрета“ до нас дошли только наброски двух мест самого конца повести РЛ4.[38] Эти наброски сделаны на полулисте почтовой бумаги в восьмушку с двух сторон, черными чернилами, очень убористым почерком, с большим количеством зачеркиваний. При переплете лист с набросками, вместе с другими бумагами Гоголя, оказался неверно подклеенным в общий корешок: первая страница листа сделалась последней. На первой странице листа набросан черновик наставления старого художника сыну, начиная со слов: „Но велик тот избранник, кто владеет тайной созданья“; страница оканчивается фразой: „Всегда природу изучай, но изучай и великий внутренний смысл всего, умей постигнуть тайну“. На второй (оборотной) странице листа набросан черновик самого конца повести, начиная со слов: „Одно произведение, сказал он со вздохом, мучит меня поныне“; страница обрывается незаконченной фразой: „Кто-то уже успел утащить его в то время, как посетители заслушались рассказа художника, и долго еще оставались все недоуме<вая?>“.
Некоторые слова обоих набросков, особенно зачеркнутые, настолько неразборчивы, что совершенно не поддаются прочтению. Оба наброска в соответствующих местах беловой рукописи (РК2) были Гоголем изменены: первый значительно сокращен в сторону ослабления лиризма, второй — стилистически выправлен.
Беловая рукопись второй редакции (РК2) написана очень четко, рыжеватыми чернилами, в двух тетрадях из бумаги в четвертку, с клеймом „Знаменской фабрики“. Очевидно, впоследствии обе тетради были заключены в один переплет. Первая часть повести занимает листы 1-33, причем последняя страница оставлена незаполненной. Текст предшествующей страницы обрывается словами: „и вся превратилась наконец в один миг, плод налетевшей с небес на художника мысли, — миг, к которому вся жизнь человеческая есть одно только приготовление“.
Конец первой части „Портрета“, следовательно, оставлен недописанным; Гоголь ориентировался на текст первой редакции повести и предполагал заключение первой части „Портрета“ дать по тексту „Арабесок“.
Действительно, печатный текст, начиная со слов: „Невольные слезы готовы были покатиться по лицам посетителей“ и до самого конца первой части совпадает с текстом первой редакции и отличается от него только исключением нескольких фраз о чудесном исчезновении портрета, да тремя дополнительными вставками. Лист 34-й в РК2 и содержит эти три вставки, занумерованные самим Гоголем для включения их в текст. Вставки эти, написанные черными чернилами, как и некоторые стилистические поправки в тексте, сделанные, очевидно, уже после изготовления всей рукописи, — следующие: первая вставка, состоящая из пяти фраз, начинается словами: „Досада его проникла“ и кончается: „Но как беспощадно-неблагодарно было всё то, что выходило из-под его кисти“; вторая вставка, более обширная и состоящая из двух абзацев, начинается словами: „Но точно ли был у меня талант?“ и кончается: „все чувства и весь состав были потрясены до дна“; наконец, третья вставка с упоминанием о Пушкинском демоне, состоящая из пяти фраз, начинается словами: „вечная желчь присутствовала на лице его“ и кончается: „что она достаточна отравить потом весь день“.
