Жизнь и чудеса выдры - Хейзел Прайор
– Нам нужно следить за наличием камней в почках, которые часто встречаются при этом заболевании, также как и повышенное артериальное давление, – сообщил доктор. Он повернулся к компьютеру, пощелкал клавишами и снова посмотрел на Эла, который старался не выглядеть таким невообразимо несчастным, каким себя чувствовал. – Вашей дочери требуется срочная операция. Химический баланс в ее крови серьезно нарушен, и уровень кальция находится на опасной отметке. Поврежденную железу придется немедленно удалить. Мы поместим ее под общий наркоз. Боюсь, после процедуры ей потребуется некоторое время, чтобы прийти в себя.
Как только консультация закончилась, Эл вернулся в палату, где Фиби все еще спала. Он сел с ней рядом и принялся ждать.
Она открыла мутные, расфокусированные глаза и резко, испуганно оторвала голову от подушки. Но лишь заметив присутствие отца, она успокоилась, легла обратно и расслабилась. Он мягко заговорил с ней, рассказав, что врачи выяснили, что с ней не так, что скоро ее прооперируют и она поправится.
– Папа, – прошептала она, протягивая к нему ладонь, чтобы взять его за руку. – Мне что, правда вернут мою жизнь? Жизнь, в которой я могу просто жить?
– Да, Фиби! Именно так! – подтвердил он с дрожащей улыбкой.
– Ого, – пробормотала она. – Ого.
В его груди начала потихоньку распускаться надежда. Он видел, как это чувство расцветает и в ней, и он хотел, чтобы она верила в свое выздоровление. Но он не позволял себе привыкнуть к этой мысли. Пока рано. Он и раньше испытывал разочарование и очень слабо верил в силу медицины.
Фиби снова начала что-то бормотать. Он полагал, что ее слова были проявлением «спутанности сознания». Вероятно, симптом усугубился после тяжелого приступа, поскольку она одержимо твердила о Коко и Руперте что-то совершенно бессмысленное.
– Он хочет убить Коко, – повторяла Фиби снова и снова. Она выглядела очень расстроенной, что было неудивительно, если она верила, что это правда. Эл безуспешно пытался сменить тему. – Предупреди Кэрол. Пожалуйста, папа. Пожалуйста! – молила она, задыхаясь от слез.
В конце концов он кивнул и дай ей свое слово. Было жизненно важно, чтобы Фиби хорошенько выспалась перед завтрашней операцией.
Туман и звездный свет
Свет сиял, размытый и белый. Она попыталась сфокусировать зрение. Два лица нависли над ней. Два любимых лица, принадлежащих ее отцу и ее сестре. Какое-то время она смотрела на них, будучи не в состоянии различить ничего вокруг. Постепенно их очертания становились четче, яснее, пока она не смогла разглядеть выражение их лиц.
Извиняющееся – у Эла.
Злое и разгоряченное – у Джулс.
Раздался ее тихий, почти шипящий голос:
– Фиби, что ты наделала? Взяла и ушла из дома одна! Если ты достаточно хорошо себя чувствовала, чтобы выходить из дома, значит, ты достаточно хорошо себя чувствовала и для того, чтобы прийти на мою вечеринку. И если бы ты была на моей вечеринке, ты бы никогда не упала без чувств под дождем. Ты вела себя безответственно. Это никуда не годится!
Она имела полное право злиться. Фиби что-то смутно припоминала о вечеринке, которая имела для сестры монументальную важность, и, возможно, она действительно чувствовала себя если не достаточно хорошо, то хотя бы сносно… Но она знала, что вечеринка стала бы для нее огромным испытанием. Да и потом, если бы она поехала, то никогда не смогла бы сложить два и два и получить… Она точно помнила, что зачем-то складывала два и два, но что ей это дало? Какое-то важное осознание. Точные детали ускользали от нее. Что-то связанное с выдрами? Было так трудно поймать разбегающиеся мысли.
– Поверить не могу, что ты это сделала. О чем ты только думала? – Обида Джулс царапала барабанные перепонки. Ее руки были плотно скрещены на груди, будто она пыталась удержать что-то внутри.
Затем что-то щелкнуло, и Фиби поняла, что это Эл хрустнул костяшками пальцев. Он слегка переступил с ноги на ногу, поворачиваясь к Джулс.
– Тише, пожалуйста, будь с ней помягче. Ей нездоровится, а ты делаешь только хуже.
– Я говорю как есть! – отрезала Джулс.
Фиби хотела подать голос, но обнаружила, что не может. Мысль о выдрах все не давала ей покоя.
Лицо сестры задрожало на периферии ее зрения, и она снова вгляделась в ее черты. С ее глазами происходило что-то странное. Кожа вокруг них морщилась и разглаживалась, темные зрачки расширились. В уголках собрались блестящие лужицы. Внезапно по щекам заструились потоки влаги. Капли упали на подушку. Кто-то задернул занавески. Кто-то всхлипнул.
Фиби видела, как Эл что-то достал из кармана и протянул Джулс. Слышала приглушенный шепот и как потом кто-то высморкался.
Фиби хотелось тряхнуть головой и вернуть все на свои места. Вопросы, казалось, были рассыпаны повсюду: прятались в простынях, под подушкой, кружили над прикроватным столиком и, как мотыльки, вокруг лампы. Сплошные вопросы и никаких ответов. Она жалела, что не может ничего сказать ни отцу, ни сестре.
Джулс глотнула воздуха и склонилась над ней. Кончики ее волос повисли, почти касаясь лица Фиби. Ее шампунь пах химическими розами. Щеки намокли и раскраснелись.
– Фиби, Фиби, прости, что сорвалась на тебя.
Слова прозвучали хрипло. Они словно проплыли над гигантской пропастью, прежде чем просочиться в мозг Фиби. Когда они достигли цели, то застали ее врасплох.
Джулс начала тереть глаза и горячо повторять:
– Я люблю тебя, очень сильно люблю. Пожалуйста, ты только не умирай, слышишь? – Ее голос дрогнул, затем снова обрел твердость. – Не смей умирать, Фиби!
Фиби хотела сказать ей, что этого ни в коем случае не произойдет, но слова снова не шли с языка. Она даже не была уверена, сможет ли улыбнуться, хотя и пыталась это сделать. Она могла лишь смотреть на сестру и пытаться передать ей взглядом: «И ты меня тоже прости. Я тоже тебя люблю. Очень люблю, даже если не всегда это показываю».
* * *
Шло время, она это понимала, но не могла уследить за его ходом. Менялось освещение, разговоры на заднем плане то стихали, то умножались. Писк и жужжание аппаратов оставались бессменными, и разные медсестры приходили и втыкали иглы в ее руку. Она до сих пор очень смутно представляла, что с ней произошло. Должно быть, из-за большого количества лекарств.
Она помнила, как один из врачей спрашивал у нее даты начала и окончания Второй мировой войны, на что ей оказалось неожиданно трудно ответить, а другой (тот, которого ее отец называл «юным доктором», хотя ему было ближе к тридцати) вставлял трубку ей в нос. С
