Графоман - Бронислава Бродская
– Я, Гриш, все смотрел на твою Марусю, твою девушку 'из приличной еврейской семьи', которая стала твоей женой. Ты с ней жил, вы завели ребенка. А что в ней такого особенного? Ничего. Симпатичная, но не красавица. Приличная фигура, но есть и получше. Какой-то особый блеск, ум, необычность? Да нет. Да, ты иногда ходил от своей Мани налево, но всегда, ведь, возвращался. Я видел вас вместе, видел, что вам хорошо вдвоем. Ваша семья, ну что это такое? Пеленки, кашки, совместный телевизор, секс два раза в неделю? Я тоже так хотел, честно. Хотел, но боялся, что мне будет скучно. А вот все искал, но не там … взять, к примеру, мою 'падшую женщину' … как мне было невыносимо признать, что ты, Гриш, был во всем прав. Она была обычная ленивая эгоистичная недобрая кошка, которая органически не способна быть женой. Она хотела только денег и незамысловатых удовольствий. Я любил прошмандовку, знал, что она просто бикса дорогая, но мне казалось, что это ерунда. И Маня правильно улыбалась, понимая, что ни к чему ей иметь такую подружку, а я … идиот. Но жизнь меня ничего не научила.
Думаешь я не знаю, что вы с Маней мою Таньку называли Таня-парашют? И опять вы были правы. Я-то разбежался … у меня будет семья, ребенок, все устроиться … Ни черта у меня не устроилось. И вот … я знаю, что ты не понимаешь, почему я тебе все это говорю. Ладно … о Мане.
Я решил посмотреть, что в ней такого. Что у вас за секрет? Гриша, я просто хотел убедиться, так ли Маня добродетельна, так ли непогрешима, так ли она в конце концов хороша, чем она отличается от моих 'парашютов', артисток и балерин?
– Убедился? Маня не смогла быть непогрешимой? Ты рад?
– Нет, не рад. Я не то хотел сказать … Я убедился, что она обычная женщина с нормальными реакциями … я все тебе расскажу, не перебивай меня, пожалуйста.
Гриш, мне в последнее время было хреново. Я с диссером закрутился, профессор в Штаты собрался, с Танькой расстался, она ребенка моего убила … Я стал в себе сомневаться. И вот … насчет Машки я пару месяцев назад решил … решил ее трахнуть, во всяком случае постараться, мне хотелось ее заинтересовать в этом смысле …
– Зачем, Валер? К чему ты это затеял?
– Не знаю, Гринь. Сейчас я уже не знаю, что на меня нашло. Я все время об этом думаю, пытаюсь понять, зачем мне это было надо. Но было зачем-то надо. Это как наваждение. Решил и все тут … Подожди. Дай мне сказать. Ну вот … я к вам заходил … я стал на нее смотреть. Ну, ты знаешь, как я это умею.
– Знаю.
– Ну да… Так вот … она не отвела взгляд. Я это у нее в глазах прочел. Она меня захотела. Машка, ведь, баба, так?
– Так. Но это же не просто баба, это моя жена. Как ты мог?
Валера не ответил. Потом он снова начал сбивчиво говорить, повторяясь, на давая себя прервать, рассказывая одно и тоже в других выражениях. Гриша напряженно следил за Валериными рассуждениями, чувствуя себя вовлеченным в эту историю. Он теперь хотел знать и про Маню и про Валеру, хотел понять, как это могло случиться. Валера не говорил ничего для Гриши нового. Они сто раз обмусоливали эти, казавшиеся такими непреложными, истины:
– Ты сам понимаешь, что есть огромная дистанция между 'хотеть и дать'. Бабы все фантазируют, 'хотят' того или другого. Я уверен, что Машка и раньше меня на себя 'примеряла', сравнивала нас. Ну что тут такого особенного? Ничего, ведь, так? Но от мыслей перейти к делу – это уже другая песня. Это для большинства табу. Пойми, Гриш, это и для Маши табу. Она тебя любит. Тут другое …
– Что другое?
– Ну как … она устала, ей все приелось, все одно и то же: родители, ты, ребенок, школа, и потом опять то же самое, по кругу. Она как белка в колесе. Ей трудно стало это выносить. У нее вообще в жизни был один мужчина, ты …
– Валер, как-то все это легко получилось, я не понимаю … неужели все так легко?
– А что тут трудного? Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть. Она не любила меня, не любит, просто ей стало любопытно, и еще лестно.
– А каком смысле?
– А в том, что я увидел в ней желанную женщину. Она же после родов и повседневности стала в себе сомневаться. А тут я …
– Валер, скажи честно… правда, не ври мне: Маруське было с тобой хорошо?
– Да, что ты глупости спрашиваешь? Хорошо, плохо. Что ты имеешь в виду? Оргазм? Ну да, словила … да только в этом ли дело? Я же чужой, как может быть хорошо с чужим? Одна техника, без всего остального, а остальное важнее всего, а этого не было и быть не могло. Не было ни любви, ни радости, ни истинной нежности … как без этого … Я тогда я не думал об этом, а потом думал … только не знаю, надо ли тебе говорить? Я и так доставил тебе боль …
– Нет уж, ты мне все говори.
– Ладно. Я в последнее время только об этом и думал, может я не прав. Мне, Гриш, кажется, что ты ее чем-то обидел. Может не обидел, может это не то слово, но чем-то ущемил, задел ее … Это между вами, не мое дело …
– В чем я ее задел? Она говорила?
– Нет, мы с ней вообще о тебе не говорили. Мы и были-то вместе всего один раз, и ты как раз пришел. Я не хотел, чтобы так было. Поверь! Ты мне веришь?
– Я понимаю. Не пойман – не вор. Ты бы к ней еще пришел и еще? Скажи, только не ври.
– Не знаю. Вряд ли бы я еще к ней пришел. Мне было достаточно. Просто тут серьезная проблема 'не обидеть'. Хотя … мне показалось, что она бы тоже не захотела никакого продолжения. Так мне кажется. Маня не из тех, кто умеет иметь любовника. Тем более … меня. Ей было в чем-то важном со мной некомфортно. Я видел. И еще … последнее: как бы отвратительно я не поступил, как бы ты меня не осуждал, как бы не ненавидел, знай … я
