Отрада округлых вещей - Клеменс Й. Зетц
Пауль опять закрыл глаза и удалился в пещеру своей одежды. Тут чей-то голос прозвучал прямо над ним. Он поднял взгляд и вновь увидел человечка с высоким лбом и перевязанным пальцем. На бинте темнело ржаво-бурое пятнышко, размером примерно с одноцентовую монетку.
— Скверно, — произнес Пауль.
Человечек открыл рот. По-видимому, он был очень удивлен. Потом стал разглядывать свой палец, еще раз кивнул и отошел. Пауль снова опустил голову на столешницу. Сейчас полдень, подумал он, вечером он снова сможет вернуться в квартиру. Он попытался представить себе, как она будет выглядеть. Не важно, увидим.
Его размышления прервал крик, раздавшийся над самым ухом.
Какой-то усатый, атлетического сложения человек с большой лысиной пытался прогнать низкорослого, по-дурацки размахивая руками. Лицо коротышки поблескивало от пота, на нем читалась ярость и готовность к бою. Он погрозил атлету кулаком, и тот испуганно отступил, а затем прошаркал вон из комнаты. Походка у него была странная, словно ноги в бедрах совсем не гнулись. Как только он открыл дверь в бар, навстречу ему ввалились трое, чуть не сбив его с ног. Они озирались в поисках свободного столика. Почти все теперь занято, подумал Пауль. Он поднял руку, давая понять вошедшим, что готов освободить им место.
На главной площади вокруг фонтана толпились какие-то люди, увлеченно разглядывая что-то, плавающее в фонтанной чаше. Оно явно подавало еще признаки жизни, потому что зеваки переводили взгляд туда-сюда, да и выражение лиц у них все время неуловимо менялось. Паулю не захотелось останавливаться и заглядывать в фонтан.
Большие стрелки ратушных часов сверкали в лучах ледяного солнца. В воздухе замерли тоненькие, словно иглы, струи ледяного дождя, отдельные капли были такие легкие, что, казалось, им недостает веса упасть на землю. Эти были обречены на невесомость, и между ними можно было пройти.
Пауль подтянул шарф, закрыв им рот и нос. Затем вошел в маленькое кафе, еще не имевшее названия, прямо за ратушей.
Внутри тоже были часы, но они стояли в тени. Такое он мог выдержать.
Пауль сел в углу и стал ждать, пока к нему подойдут. Официант спросил, что он будет пить. Пауль заказал стакан простой воды. Потом спросил, нельзя ли ему тут ненадолго прилечь, он обещает не засыпать, он просто очень, очень устал.
— А еще я веду себя совершенно бесшумно, — попытался улыбнуться Пауль.
Официант, похоже, немного опешил, но подумал и потом сказал:
— Окей. Но только не сиди подолгу в одной позе, ладно?
Пауль поблагодарил.
Он еще успел заметить, как официант, вынув из корпуса больших, стоящих за вешалкой часов с маятником, чистый стакан, налил в него воды и поставил ему на стол, и тут уже соскользнул в забытье. Он сидел на плоту, вокруг него оживленно дискутировали участники старинных мирных конференций, и ему предстояло решить трудную задачу — разрезать грушу на крохотные кусочки. Груша была светящегося желтого цвета, черенок торчал из нее, как ключ из замка, а поднеся фрукт к носу, он ощутил чудесный запах, как от загривка жеребенка.
Пауля разбудили. Кто-то дотронулся до его плеча. Перед ним на столе, видимо, положенный официантом в качестве алиби, лежал большой апельсин.
— Конечно, конечно, — пробормотал Пауль, — я не спал, я не…
— Все нормально, — заверил официант. — В кафе никого нет. Не хочешь поговорить?
Он сел к Паулю за столик и закурил.
— Конечно, да, — поспешил согласиться Пауль.
— Есть у тебя крыша над головой?
Пауль потер глаза.
— Извини, что так прямо спрашиваю.
— Нет, ничего, — сказал Пауль. — У меня есть квартира.
— Правда, квартира?
— Угу.
— А где?
— Там, на той стороне.
Он махнул в каком-то неопределенном направлении.
— Понятно, — откликнулся официант.
Он глубоко затянулся сигаретой, потом опустил руку вниз, снял правый ботинок и поставил на стол. Осторожно запустил внутрь два пальца и извлек длинную леску. Она поблескивала, как нить шелкопряда. Паутинка света, тоненькая и манящая. Прежде чем показался крючок с крохотным уловом, Пауль закрыл глаза и повернул голову набок.
И услышал, как официант рассмеялся:
— Я так и думал. Да все нормально, можешь посмотреть, на крючке ничего нет.
Пауль еще какое-то время полежал с закрытыми глазами, потом отважился бросить короткий взгляд на крючок. И правда, на нем ничего не было. «Вылизан до блеска», — подумал он. Голова кружилась, отчасти от соблазна, отчасти от стыда.
— Мне убраться?
— Нет-нет, — запротестовал официант. — Оставайся, если хочешь. Да и куда тебе еще идти?
— У меня есть жилище.
— Жилище?
— А еще есть женщина, и она для меня квартиру…
Пауль запнулся.
У него вдруг ужасно пересохло во рту. Кроме того, невозможно было отвести взгляд от свисающей из ботинка, смотанной на столе лески. Он несколько раз прочитал название обувной фирмы. Попытался на нем сосредоточиться. «Рибок». Что значит это слово?
— Само собой.
— Нет, правда, — возразил Пауль. — Она за мной присматривает. Заботится о том, чтоб я не слишком много сразу… И чтобы квартира не… Она… Она действительно делает все очень основательно.
— И что, следов не оставляет? — развеселился официант.
— Почти никогда, — сказал Пауль.
Официант снова рассмеялся.
— С тобой все в порядке, — заверил он. — Нет, честно. Может быть, чуть-чуть с катушек съехал. Но в принципе все нормально. Если хочешь, я могу сегодня на ночь запереть тебя здесь. Вход и выход тут только один, через переднюю дверь. Что скажешь? Я готов помочь.
— Спасибо, — сказал Пауль. — Но у меня же есть квартира.
— А, ну да, правильно. С женщиной, которая за тобой присматривает.
Официант покачал головой и снова затянулся.
Пепел он стряхивал прямо на пол.
— Я не вру, — настаивал Пауль. — Она всегда приходит по утрам. Каждый день. И следит за тем, чтобы я… Иногда она мне даже еду готовит. Или заваривает чай. Без нее я бы уже давно…
— Да верю, верю, — сказал официант.
Теперь он говорил уже не столь саркастическим тоном.
— Я понимаю, каково все это слушать, — сказал Пауль.
Официант устало улыбнулся. Столбик пепла случайно упал ему на колено, он смахнул его и продолжал:
— Старая история. Все та же старая история.
— Что?
— Да все вы одним миром мазаны, — бросил официант и показал сначала на Пауля, а потом на леску. — Все вы. Вечно рассказываете одно и то же. Каждый раз. А между собой-то, наверное, всё это не обсуждаете, ведь правда же? Иначе, по крайней мере мне так кажется, вы бы смогли как-нибудь договориться. Ну, на манер нищих, хотя бы. Чтобы не было
