Яркие пятна солнца - Юрий Сергеевич Аракчеев
– Простите, парни, простите, – говорил он негромко, ловя их руки, и я подумал, что он, наверное, извиняется за то, что прошел вот, не заметив старых друзей.
И ребята, конечно же, простили его, они удовлетворенно и снисходительно принимали его подрагивающую тонкую руку и поглаживали, похлопывали по спине худенького парнишку, пока партнерша его по танцу стояла невдалеке и с тревогой ждала.
Увлекшись наблюдениями, я все никак не мог найти себе девушку и в какой-то момент почувствовал себя инородным здесь, посторонним. Вечный удел наблюдателя! Правда, благодаря наблюдениям я знал, что именно нужно для того, чтобы включиться. Можно даже не заходить в магазин (тем более, что магазины уже закрыты) – достаточно расстегнуть две-три верхних пуговицы рубашки, разлохматить волосы, чуть ссутулиться и – бесстрашно ринуться в толпу в поисках приключений, сохраняя, правда, осторожность при столкновениях с лицами мужского пола, особенно если они стоят кучкой, а с девчонками, наоборот, не церемониться, не говорить всякую заумную чепуху, а просто хватать за руку и решительно прижимать к себе – если, конечно, играют медленный танец. Но это теория. Практически же я ходил, не решаясь использовать ее на практике (вечный удел теоретиков!), страдая от этого и томясь.
Но вдруг остановился. На скамейке, что тянулась по периметру веранды, вплотную к решетке, я увидел фигуру – вернее картину поразительной красоты, достойную взыскательнейшего из художников, скульпторов. Стройная девушка в коротком платье с необычайной грацией сидела на скамейке, закрыв руками лицо, целомудренно сжав обнаженные ноги чарующей формы. Длинные светлые волосы, ниспадая, закрыли лицо, прикрытое руками в отчаянье. Горе непонимаемой, чувствительной души, слишком тонкой для этого грубого мира, не принимающей его и не принятой им, страдающей. Несчастная принцесса в ожидании прекрасного рыцаря, который спас бы ее, увез… Пока я, торопясь, расталкивая толпу, пробирался к ней, девушка подняла лицо, отняв от него руки, волосы рассыпались: я увидел тонкий профиль, очаровательный, чуть вздернутый нос, большие голубые глаза под сенью длиннейших ресниц… Она, она, наконец-то родственная душа, я иду, иду, я здесь, Аленушка! это я! Мне осталось совсем чуть-чуть до нее, метра три сквозь толпу, но не успел я преодолеть это расстояние, как увидел: милая девушка встала, качнулась слегка и, сделав два неуверенных шага, оказалась в кружке подруг, которые встретили ее смехом и сочувственными возгласами. Держась за плечи подруг, принцесса беспомощно замотала головой, отчего прекрасные волосы ее так и заструились, и, едва держась на своих стройных ногах, засмеялась как-то странно. Я сделал еще шаг и вдруг почувствовал острый, приторный винный запах, увидел глаза Аленушки с близкого расстояния…
Я стоял в растерянности и печали.
Наверное, я все-таки чего-то не понял на танцверанде – ведь им всем было так хорошо.
8
Когда я пришел в гостиницу, Алика не было. Но зато приехали новые жильцы – муж и жена, молодые. Они приехали из Москвы на субботу и воскресенье – специально, чтобы осмотреть Ростов, уже побывали в Кремле, и он им очень понравился. Мы приятно поговорили. Они, конечно, не собирались ночевать в нашем мужском десятиместном номере, а просто ужинали – в ожидании, когда дежурная по этажу подготовит для них соседний двухместный номер.
Не успели они уйти, как пришел человек, внезапно всколыхнувший во мне неприятные воспоминания.
Каждый из нас, вероятно, может вспомнить моменты, когда он, сам в общем-то того не желая, обидел человека, причем не вообще человека, а близкого по духу, очень симпатичного, отчего то, что произошло, кажется особенно нелепым, мучительным, трудно забываемым. Где-то я вычитал образ ада: грешную душу там не жарят на сковородке, не варят в котле, а просто сажают в этакий «просмотровый зал» и показывают ей всю ее земную жизнь, но так, что душа теперь уже не слепа и глуха, как раньше, а все видит, все понимает, чувствует – и теперь по-новому переживает свои земные художества: обманы, нанесенные людям обиды, гадости, насилия – переживает и судит себя сама, причем, естественно, не может уже ничего поправить…
То, что всколыхнулось во мне, когда вошел этот интеллигентный, очень приятный на вид мужчина – седой, лет шестидесяти, – конечно, далеко не самое худшее. И все-таки. Ведь что помогает нам лгать и делать гадости? Сознание того, что «все так делают – а я, что хуже (лучше) других?» И действительно, часто наши подлости со стороны выглядят как самозащита. Но бывают моменты, когда все очень даже ясно и никакие ссылки на обстоятельства просто не имеют цены. Разумеется, это особенно хорошо проявляется в мелочах (в крупном мы всегда очень заботимся о самозащите). По таким мелочам мы и можем – при желании – получить о себе некоторое, весьма приблизительное, конечно же, представление. Увидеть, так сказать, свой божественный облик.
Пустяковое происшествие это началось в Москве, около магазина рыболовных принадлежностей. Я как раз собирался выехать на рыбную ловлю весной, по последнему льду. Дело в том, что был перед этим у меня очень трудный и долгий рабочий период, я устал до чертиков и хотел как-то отвлечься. Не такой уж я страстный рыбак (это – в прошлом), но рыбная ловля хорошо отвлекает, тем более, если уехать подальше и на несколько дней. Вот я и решил поехать за несколько сот километров от Москвы. На Рыбинское море. И пришел в магазин покупать лески «Сатурн» и мормышки. И около магазина, где всегда вечером толпятся любители, увидел человека, который мне сразу понравился. Интеллигентный, очень живой, внимательный, культурный – ну просто великолепный мужчина лет шестидесяти. Звали его Николай Алексеевич. Родственная душа. Мы разговорились. Выяснилось, что и у него такой же период усталости и он хотел бы куда-нибудь подальше поехать, но вот не знает куда. Разумеется, я тут же посоветовал ему туда же, куда и я, но надо отдать мне должное все-таки – с самого начала попытался как-то удержаться на расстоянии. Прекрасный он был собеседник, в другое время я с удовольствием взял бы его в компанию, счел бы, как говорится, за честь, но ей богу же именно в этот раз мне так хотелось побыть одному. А был у меня на берегу Рыбинского моря знакомый дом – две старушки, у которых я уже останавливался однажды. И так я в воображении уже хорошо жил у них, коротая вечера за чаем при керосиновой лампе в
