В доме на холме. Храните тайны у всех на виду - Лори Фрэнкел
Кайенн повернулась на бок и оперлась на локоть. Посветила телефоном ему в лицо.
— Ты врешь.
— Нет, не вру.
— Врешь, — протянула она. — У тебя есть еще секрет. Хороший. Я вижу.
— Нет, — сказал Бен. — Клянусь.
— Если бы ты любил меня, — Кайенн снова улеглась на песок и потянула руку Бена себе на живот под футболку, — ты бы рассказал.
— Я не могу рассказать, — ответил Бен, — но я действительно тебя люблю.
— Ага! — воскликнула она. — Я так и знала!
Они какое-то время тискались на песке под одеялом. Ее живот был теплым, податливым и обещал еще многое выше и ниже себя. А потом она потребовала:
— Расскажи.
— Правда, не могу. — Бен пытался выровнять дыхание. — Разве это не доказывает, что я хороший парень, если у меня есть что-то такое, что я не должен рассказывать — и не рассказываю?
— Наверное, — признала Кайенн, — но, с другой стороны, мне на самом деле не важно, хороший ли ты парень.
Они еще немного потискались, и каждый раз, когда он медленно, с опаской проводил рукой под ее футболкой чуть выше, она позволяла ей продвинуться дальше. Позволила коснуться краешка лифчика, а потом положила ладонь сверху, останавливая. Потом вела его руку до застежки, пока снова не нажала кнопку «стоп». Потом позволила потрогать пальцем пояс юбки. На этот раз она положила ладонь на его руку, но двинула ее вниз, а не вверх.
— Вот так, — сказала она и улыбнулась, и Бен улыбнулся в ответ, а потом, все еще накрывая его руку своей, произнесла: — Обещаю, что бы это ни было, я никогда никому ничего не скажу, вот те крест!
Бен был умным парнем с выдающимся ай-кью и до отказа забитым книжным шкафом, но ему было всего шестнадцать. И он терпел очень-очень долго. К тому же видел кое-что, чего не видели родители, а именно — если что-то настолько значимо, настолько важно, то это не хранят в секрете от человека, которого любят, даже если этот человек — Кайенн Грандерсон.
Враги живых изгородей
Осень была хороша для ЧР. В солнечные сиэтлские дни Пенну было трудно заставить себя остаться в доме и писать, потому что дней этих просто было мало. Хотя Кармело еще не нашла для себя в аренду дом-развалюху на озере, лето в Сиэтле стоило того, чтобы спать в квартирке над гаражом дочери, поэтому продолжала приезжать каждый год. В отличие от плавящей подметки жары Финикса (однажды в мае она лишилась пары туфель без задников, застрявших в асфальте на парковке продуктового магазина, и восприняла это как знак, что надо уезжать на север месяцем раньше), здесь каждый день было приятно тепло и солнечно, так что она могла сидеть на заднем дворе с джин-тоником, курить, читать книгу, когда перевалило за десять вечера, и все равно разбирать строчки. Кармело приезжала повидаться с дочерью, с мальчиками, но в основном просто обожала быть с Поппи.
Пенн гадал, не подменяет ли она мысленно одну Поппи другой, свою десятилетнюю внучку той девочкой, которой лишилась, но гадать было особо нечего: Поппи всегда была близка с Кармело, даже когда была Клодом. В первые годы ее/его жизни они часто ходили вместе по магазинам, и на маникюр, и в салон — то самое девичье баловство, которого им не хватало (и в котором Рози отказывала обеим). Однако новая Поппи в основном сидела босиком на заднем дворе вместе с бабушкой и читала книжки, или рассказывала свои истории, или слушала Кармело. И все же, хотя в хозяйстве прибавлялась пара взрослых рук, школа, наоборот, вычиталась, да еще солнечный свет… в общем, Пенну не удавалось много наработать летом. Теперь же Кармело вернулась в Финикс, дети — в школу, солнце в основном пряталось, и Пенн пообещал себе, что это будет тот самый год: он завершит ЧР, доделает его, отполирует и сбудет с рук. Пора. Давно пора. Пора.
Он писал каждый день. Как-то раз за столом для домашнего задания Ру и Бен заполняли бланки заявлений в колледж, Ригель и Орион переживали из-за своих тезок и размечали звездные карты, а Пенн решил начать вторую часть заново от первого лица и посмотреть, сильно ли это поможет, Поппи спросила:
— А враги живых изгородей — это кто?
— Барсуки, — с ходу ответил Ригель.
— Сразу видно, что ты типичный висконсинец, — заметил Бен.
— Барсуки жрут живые изгороди! Они прям обожают изгороди.
— Не барсуки, а ежи, дурачина, — сказал Орион.
— Ежи изгороди не едят, — поправил Бен.
— Тогда почему ежа называют хеджхог — свинкой, живущей в живой изгороди?
— Они там питаются — едят насекомых, улиток и все такое — и у них есть пятачок. Как у свиньи.
Иногда всем казалось, что Бен знает практически все на свете.
— Милая, вы изучаете изгороди или ежиков? — Пенн попытался вернуться к заданному вопросу.
— Мы изучаем вопрос, кем хотим быть, когда вырастем, — ответила Поппи.
— Ты хочешь быть садовником? — спросил Ру.
— Ты хочешь быть ежиком? — спросил Орион.
— Я сказала, что хочу быть бейсбольным комментатором, но Джейк Ирвинг сказал, что не смогу, потому что я девочка. Он такой: «Девчонок не подпускают к бейсболу, потому что им требуется целая вечность, чтобы приготовиться, и у них слишком много волос». А мистер Мохан ответил, что женщины могут быть бейсбольными комментаторами, просто обычно не становятся ими. Я спросила, почему, и он сказал, что это из-за «врагов живых изгородей».
— Врагов живых изгородей?
— Ну да, «хедж энеми»[21] — так он сказал.
— А-а, ясно! — кивнул Ру. Лексикон Поппи больше не опережал ее возраст. — Гегемония! Это означает, что одна группа обладает властью, контролем или возможностью
