Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
Я кивнул, вспомнив, что Гаврила рассказывал мне об этом. Мария посмотрела на нас с улыбкой:
— Сегодня три полога, а завтра уже четыре будет! Вам с Сашей полог повешу, где вам спать-то?
— Не надо, Мария, что вы! — смутился я. — И так тесно, а тут еще мы на вашу голову свалились! У нас палатка есть, мы в ней спать можем!
— Палатка — это не дом! — веско сказала ненка. — В палатках у нас только пастухи ночуют, когда стадо далеко да погода плохая. Так что даже не спорь! Что я Гавриле скажу, когда он спросит, как я тебя встретила? Что ты в палатке спал?
После завтрака мы выбрались из чума и пошли по стойбищу знакомиться с людьми, рядом с которыми нам предстояло прожить несколько недель. В стойбище было три чума, и в каждом жило по две семьи. Я с радостью поздоровался с Виктором — мы не виделись с тех самых пор, как я жил зимой в стойбище у Гаврилы. Коля с Егором, сыновья Виктора, заметно подросли и стали настоящими помощниками отцу. Вместе с Виктором и его женой Алевтиной в чуме жил пожилой хант, которого все звали дед Николай. Николай по праву считался самым опытным оленеводом стойбища, и даже бригадиру было не зазорно советоваться с ним.
В соседнем чуме жили две молодые семьи: Василий и Авдотья с маленьким сыном и Прохор с Анной, у которых было двое малышей, мальчик и девочка. Также с Прохором был младший брат, Коля, веселый, шустрый подросток тринадцати лет с хитрыми глазами, который не упускал случая посмеяться над кем-нибудь. Впрочем, работал Коля в стаде наравне со взрослыми мужчинами.
Чтобы не возникала путаница из-за того, что четверо людей в стойбище носят имя Коля, оленеводы по-разному обращались к ним. Так, старого ханта все уважительно называли Николай, бригадира — Коля, брата Прохора — Колька, а сына Виктора — Коля-маленький. Так как мою спутницу звали Саша, как и младшего сына Гаврилы, женщины, узнав, что она работает в Москве учительницей, стали величать ее Александрой Николаевной…
Мы заходили в чумы, пили чай, знакомились с людьми, объясняли цель нашей экспедиции. Оленеводы кивали, но я по глазам видел, что им не совсем понятно, зачем мы отправились в такую даль.
— Саша, это не стойбище, а просто мечта этнографа! — улыбнулся я девушке, когда мы наконец закончили наносить визиты и чай просто не помещался в нас. — В одной бригаде собрались ненцы, ханты и зыряне, и все — со своими традициями и обычаями!
— Да, это здорово! — радостно кивнула Саша. — Я уже начала кое-что записывать…
Когда солнце переместилось на западную часть небосклона, женщины принялись разбирать жилища. Не прошло и получаса, как чумы были упакованы и уложены на длинные нарты — нгэту. Тяжелые, высокие вандеи оленеводы стали выставлять в большой круг так, чтобы между нартами не оставалось свободного пространства.
— Это ёр, загон для оленей! — объяснила мне Мария. — Сейчас стадо ездовых быков придет, их туда загнать нужно будет!
Вскоре действительно показалось стадо. Несколько сотен оленей медленно шли по склону, подгоняемые пастухами, в которых я узнал Алексея, Сергея и Сашку. Если какой-то строптивый олень отбегал в сторону, Сергей спускал с привязи одну из собак, и та с истошным лаем загоняла животное обратно.
— Костя, что стоишь? Хватит уже кино снимать! — прикрикнул на меня Коля. — Давай помогай, сейчас всем вместе надо стадо в ёр загнать!
Я вручил видеокамеру Саше, а сам побежал следом за бригадиром. Люди выстроились слева и справа от входа в загон, пастухи погнали оленей быстрее, и вскоре стадо крутилось внутри тесного круга нарт. Подтащив еще два вандея, оленеводы перекрыли прежде широкий вход в ёр, оставив только узкий проход, в котором тут же встали две женщины, натянув между собой аркан. Все это было проделано так стремительно, что я едва успел понять, что вообще происходит.
После того как ездовые быки были загнаны в ёр, мужчины и женщины брали упряжь и входили в загон. Причем Настя и Авдотья, стоявшие на входе, перед проходом женщины аркан поднимали, а перед мужчиной опускали на землю.
— Что это они? — тихо спросила меня Саша. — Обычай такой?
— Я помню, мне Гаврила рассказывал, что женщине нельзя через тынзян, аркан по-ненецки, и через хорей переступать…
— Все знаешь! — рассмеялась подошедшая к нам Марина. — Только не всем женщинам нельзя через аркан переступать. Зырянкам, например, можно!
С этими словами Марина подошла к загону, Настя с Авдотьей опустили аркан, и Марина смело перешагнула через него, с чувством превосходства глянув на Авдотью — Настя тоже была зырянкой.
Внутри ёра люди ходили среди оленей, отбирали нужного, накидывали на морду недоуздок и выводили наружу. Оленя привязывали к нарте и отправлялись за следующим. Вскоре почти к каждой легковой нарте были привязаны по пять, а к грузовой — по два оленя.
— Дядя Костя, где ваша нарта? — весело крикнул мне Сашка. — Куда оленей вести?
Я вспомнил, что нарта осталась стоять у чума Алексея, и побежал за ней. Вскоре к моей нарте были привязаны пять красивых быков.
— Это отца олени, самые лучшие! — с гордостью сказал Сашка. — Они спокойные, так что вам легко будет управлять…
С этими словами мальчишка стал ловко запрягать оленей. Я пытался уследить за быстрыми, четкими движениями рук Саши, но вскоре запутался.
«Ничего, научусь! — подумал я. — Каждое утро их запрягать придется, так что скоро освоюсь!»
Тем временем оленеводы начали составлять аргиши. Я смотрел, как собирает свой аргиш Сергей. К задней планке передовой нарты он с помощью толстых цепей прикрепил недоуздки оленей священной нарты, к ее заднику — недоуздки оленей, которые должны были тянуть вандей, к нему — следующую пару оленей… Всего в аргише Сергея было пять нарт. Последней шла нгэту, на которой молодой ненец вез заготовки для нарт: лиственничные жерди, подполозки, березовые чурбаки.
— Это у тебя как запасное колесо автомобиля и ремонтный набор? — улыбнулся я.
— Ага! — кивнул юноша. — В тундре дерева нет, так что везем с собой. Мало ли что. Давай, кстати, один рюкзак — вам иначе тесно будет, а у меня в вандее место есть…
Мы с Сашей перепаковали вещи, оставив на своей нарте только небольшой рюкзак с видеокамерой и фотоаппаратом. Остальные вещи разместили в аргише Сергея.
Уложив рюкзак в грузовую нарту, я вернулся к своей упряжке. Олени стояли смирно, поводья были привязаны
