Прощанье с Родиной (сборник) - Евгений Анатольевич Попов
Тут архиерей наконец-то раскрыл бедному попику объятия и трубно возопил:
— Крестовоздвиженский! Это, оказывается, ты, [нецензурное обозначение процесса совокупления] мать?!»
После этой громкой финальной реплики Олега Ивановича нас всех менты и повязали. Памятуешь?»
— Памятую, — пробормотал Гдов. — Всякую чушь жизни только и памятую. Шум времени, так сказать… А вот на рояле играть так и не выучился в свои шестьдесят девять лет.
В поисках утраченной духовности
А ты, кто с верой и любовью о Христе прочитаешь эти строки, и, может быть, найдешь в них что-нибудь полезное себе, принеси сердечный вздох и молитву о душе, много пострадавшей от волн греховных, видевшей часто перед собою потопление и погибель, находившей отдохновение в одном пристанище: в исповедании своих грехопадений.
Св. Игнатий (Брянчанинов)
Крылья у народа есть, а в умениях и знаниях ему надо помочь.
Александр Блок
Литератор Гдов вышел из ресторана «Бавария» в первом часу ночи. Жалея, что не прихватил в кабаке зубочистку, запустил палец в рот, чтобы поковыряться в зубах после обильного ужина, где наличествовали красная рыбка, свиная нога, нефильтрованное бочковое пиво и еще много чего вкусненького. Тверская улица в районе Триумфальной площади, где стоит памятник поэту Маяковскому и пронзительным волчьим светом сияет ресторан «Пекин», жила своей обычной жизнью. «Сколько еще горя за каждым освещенным российским окошком», — вздохнул литератор.
Ульяна Владимировна Лифантьева-Горчакова, 1964 года рождения, тонкая персона, временно выселенная мужем на дачу, потому что у нее начался запой, сидела на втором этаже их скромного загородного строения в так называемой каминной зале. Смотрела телевизор, читала газету с оторванной первой страницей. К красивым ногам дамы, пока что не обезображенными артритом, перманентно притиралась толстая Кысенька. Усатая и тоже красивая черная кошка, чьи зеленые глаза то вспыхивали, то гасли в зависимости от того, что в тот или иной момент показывали по телевизору в полутьме. Хозяйка отпихивала кошку босой пяткой и наливала себе на донышко тяжелого стакана еще чуть-чуть виски «Ballantine’s». Из литровой бутылки, крадче от мужа купленной в «Tax free shop» аэропорта Шарм-эль-Шейх (Египет) непосредственно перед тем, как их чартер сначала взлетел, а потом и приземлился в аэропорту Домодедово (Москва). Содовой или какой иной воды не добавляла, пила мелкими глоточками.
По телевизору, как обычно, пели и плясали размалеванные хари, острили остряки, анализировали аналитики, а то и сам Президент ехал с визитом или важное чегой-то говорил своему усталому народу. Ульяне Владимировне на все это было начихать.
Она подошла к окну, но ничего особенного там тоже не увидела. Дивный вид на холмистое лесное пространство ныне занимала недостроенная вилла удачливого столичного таможенника, который, по его словам, строил точно такую же «фазенду» в городе Сочи, на своей малой родине. Совершенно не заботясь о том, что его когда-нибудь посадят. А вдруг не посадят? Справа высился стильный замок знаменитого театрального режиссера, разбогатевшего от честного труда на благо эротики. В созданном им театре, где любой платежеспособный человек мог увидеть живые гениталии обоего пола даже в пьесе Н.В. Гоголя «Ревизор», ставшей в этом году хитом сезона. Прямо перед Ульяной Владимировной торчала огромная задница соседки Кодзоевой, чье туловище склонилось над огородными грядками. Как на рисунках японского художника Хокусаи, открывшего утерянный европейцами секрет обратной перспективы.
Раньше все же было веселее, когда Ульяна Владимировна родилась в крупном городе К., стоящем на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан. Много читала, писала стихи, провела зарю своей туманной юности на улице Коммунистический тупик, бывшая Лагерная, бывшая Августа Бебеля. Дочка рабочей сироты Кати со станции Ф. Восточно-Сибирской железной дороги, где мещане пасли коров прямо на виду железобетонного Ленина. Дочка городского стиляги Вовика, который, в свою очередь, являлся отпрыском крепкого партийного хозяйственника Лифантьева, который и сам когда-то вышел в масштабные люди из колхозников, всего добился своим трудом. Зато Вовик рос подонком с детства. Пил, курил, хулиганил, играл на джазовых инструментах. Вот отец и заставил его, опасаясь скандала, жениться на забеременевшей от сына-подлеца Катьке. Со скандалами тогда было строго, не то что сейчас, когда духовность упала до нулевой отметки, но, к счастью, пока еще эту отметку не перешла, есть еще надежда. Мама Вовика невестку, «деревенскую сучку, сгубившую домашнего чистого мальчика», ненавидела, а то как же иначе? Вовика все же посадили на два года, несмотря на именитого папашу. Ордена из драгметаллов, которые он скупал у ветеранов, ему бы еще простили, но он в состоянии алкогольного опьянения средней тяжести публично утопил в реке Е. дорогостоящую аппаратуру конкурирующей с его джазом рок-группы «Кедровые голоса». А лидера группы, тоже подонка, но сына самой Ефросиньи Матвеевны Дукеевой из крайкома КПСС, еще и бил ногами, повалив около городского памятника тоже Ленину. На суде молодой человек плакал, сотрудничал со следствием. На вопрос «Куда вы дели синтезатор?» дрожащим голосом ответил: «Предал воде». С зоны Вовик не вернулся. Вернее, вернулся, но не домой, а стал жить на всем готовом у другой женщины, золотозубой лунноликой таджички Акме, метрдотельше ресторана «Север». Папашу он теперь не боялся, тем более что дела старого Лифантьева после посадки сына пошли ни шатко ни валко, самого чуть не замели за хищения при строительстве важной автомагистрали, где он уменьшал на 10 сантиметров слой щебня, потребного для создания качественной дорожной подушки. А вместо калиброванного песка использовал обычный, из ближайшего карьера, расположенного около кладбища Бадалык.
Перед отправкой на пенсию этот, в сущности, добрый человек все же успел «сделать» для невестки и внучки однокомнатную квартиру. В упомянутом Коммунистическом тупике, на окраине, в местных Черемушках, где окрестные бабы вместо «писать» говорили «сикать», а сосед Чайкин, сидя на балконе в майке, с бутылкой и баяном исполнял песню следующего содержания:
Мы с миленком целовались В кукурузе с викою. — Подержи мой рыдикюль, А я пойду…
(тут он делал паузу и заканчивал со счастливым смехом)
…попью воды.
Светлая память старшему Лифантьеву, не вписавшемуся в «перестройку» и умершему от цирроза печени, светлая память и беспутному Вовику, тоже оказавшемуся на том свете по случаю передозировки «винта» и героина. Спаси их Господь, ибо не ведали, что творят, а если и ведали, то ничего другого делать не могли и не умели. Матушка Ульяны Владимировны вышла замуж за отставного Фрола Козлова, который намекал, что в прежней жизни был подполковником «внешней разведки». Развела с ним сад на шести сотках, полученных молодоженами от завода «Изоплит», где они оба трудились. Супруги были счастливы, но девушка, в семнадцатилетнем возрасте покинувшая
