Родная страна - Кори Доктороу
Лемми взял лишний коптер у меня из-под мышки и показал свой телефон. На экране отображался вид с нижней камеры дрона: на фоне удаляющегося пейзажа виднелись наши головы, постепенно они превратились в крохотные точки. Дрон поднимался все выше и выше в небо.
— Получается, — с довольным видом сказал Лемми. — Полезно будет иметь на экране полную картину происходящего. А теперь передадим эту трансляцию в сеть.
Он нажал еще несколько кнопок.
— Здорово, — похвалил я. Вот за это я и люблю технологии — они превращают каждого отдельного человека в силу природы. Мы подняли в небо зоркий глаз, подключиться к которому может кто угодно. — Дай ссылку.
— Когда я начинаю трансляцию, URL автоматически передается с моего аккаунта. Ты ведь на меня подписан?
— Ага. — Я достал телефон, запустил твиттер-клиент, нашел твит со ссылкой и перепостил, добавив: «Идем к #санфранциско #демонстрация #протесты. С квадрокоптерами. Видео с высоты».
Мы медленно поднимались к вершине Ноб-Хилл, а коптер парил в сотне футов над нами. На такой высоте он не наткнется ни на провода, ни на деревья. На экране у Лемми были видны неровные, похожие на бахрому края демонстрации. Люди постоянно прибывали. Чуть дальше картинка выглядела практически статичной, лишь еле двигались крохотные точки — людские головы, упакованные, как апельсины в ящике.
Коптер поднялся выше, и я поразился неимоверным размерам собравшейся демонстрации. Людское море растянулось от Фелл-стрит до Маркет-стрит, выплескивалось в боковые улицы, заполняло целые кварталы.
— Боже мой! — ахнул я.
— Проклятье! — согласился Лемми. — Хочешь их прозуммерить?
— А ты сможешь это сделать отсюда?
— Ага, — подтвердил он. — Правда, в результате коптер выйдет из зоны прямой радиосвязи, но мы все равно будем получать картинку в интернете. Заодно проверим программы, посмотрим, как все работает.
Он прочертил пальцем на экране зигзаг над толпой, меняя траекторию полета. Потом нажал ПУСК. Коптер, висевший у нас над головами, двинулся в сторону людского моря, сначала сохраняя прежнюю высоту полета, потом стал медленно спускаться и завис всего метрах в пяти над землей.
С этой высоты я мог различать отдельные лица в толпе, читать лозунги на плакатах. Потом картинка резко, головокружительно дернулась, аппарат опять изменил траекторию, с математической точностью следуя нарисованному зигзагу и лишь изредка вздрагивая под порывами ветра. Коптер чуть не столкнулся с другим беспилотником, и я, глядя в экран, невольно вскрикнул:
— Смотри по сторонам!
Тот, другой беспилотник был испещрен логотипами вещательной корпорации «Майкрософт». Он круто накренился и едва ушел от удара. То ли на нем стояли какие-то приборы, помогающие избегать столкновений, то ли рядом находился умелый оператор с проворными пальцами.
— Лемми, а что произойдет, если эта штука рухнет? Я не хочу никого превращать в гамбургер.
— Я тоже не хочу. Теоретически у любых двух винтов хватит подъемной силы, чтобы замедлить падение, к тому же при аварийной посадке дрон будет громко жужжать, и люди уйдут с дороги.
— Разве что вокруг будет такой шум, что они ничего не услышат.
— Да. Ну, таковы издержки жизни в большом городе.
Я не был с ним полностью согласен. Все-таки это очень плохо — сбрасывать беспилотники людям на головы. Но, с другой стороны, понимание риска придавало просмотру видеотрансляции жгучий привкус опасности и тем самым притягивало еще сильнее. Впрочем, зрелище и без того было притягательным. Бесчисленные лица, тысячи и тысячи, колышущимися волнами проносились по экрану.
— Пойдем туда, — предложил Лемми, и я кивнул.
* * *
Эта демонстрация гремела еще громче, чем вчерашняя. Оглушительный гул был слышен за два квартала, пробивался через раздраженные гудки машин, пытающихся найти дорогу в объезд. Тротуар был запружен народом, и мы вместе с сотнями других таких же пешеходов стали пробираться среди застрявших в пробке машин, увертываясь от велосипедов и мотоциклов, спешащих туда же, куда и мы. Вскоре движение практически застопорилось, и до меня дошло, что мы уже находимся в самой гуще демонстрации, даже несмотря на то что вокруг нас полно неподвижных машин. Я заглянул в одну из них. За рулем сидела измученная женщина, а на заднем сиденье бесились двое малышей. Один колотил другого игрушечной машинкой, и оба орали как резаные — в закрытые окна были видны лишь беззвучно разинутые рты.
Я встретился глазами с водительницей, и она ответила мне отрешенным взглядом. Тогда я задумался обо всех остальных в этой пробке. Они хотят скорее попасть домой, накормить детей, а может, спешат на работу, в больницу или в аэропорт. На миг у меня мелькнула мысль встать посреди дороги и регулировать движение, помочь этим беднягам развернуться, выбраться из пробки и уехать подальше от демонстрации, — но я не знал, как к этому подступиться. Позже я прочитал, что многие поступали именно так — разруливали пробку, и толпа расступалась, пропуская застрявших. Меня охватила гордость за своих соотечественников и стало стыдно, что у меня самого не хватило духу хотя бы попробовать.
Теперь мы не могли сделать ни шагу, не наступив никому на ногу, и то и дело орали «извините» прямо на ухо своим соседям, которые, в свою очередь, кричали то же самое идущим впереди.
— Черт знает что, — буркнул я.
— Красотища, — широко улыбнулся Лемми.
И вдруг весь мир словно перекувырнулся. А ведь и правда красотища. Сотни тысяч, если не миллионы моих соседей и друзей вышли на улицы Сан-Франциско, потому что их возмущало то же самое, что и меня. Они пришли, рискуя собственной жизнью и свободой, потому что в стране все пошло совсем не так, как надо. И дело было не только в даркнетовских документах, и не только в грязных манипуляциях со студенческими кредитами, и не только в выставленных на продажу домах и потерянной работе. И не только в опустошении планеты или в глобальном потеплении, и не в том, что в далеких государствах мы приводим к власти преданных нам диктаторов или поставили на поток в своей стране целую индустрию частных тюрем. Нет, их волновало все это вместе взятое. Их выводили из себя вся совокупность творящихся ужасов и тот факт, что никто не может ничего с этим поделать. Ни политические лидеры, ни полиция, ни армия, ни деловые круги. Наоборот, чаще всего оказывалось, что и политики, и полицейские, и солдаты, и бизнесмены как раз и творят все те безобразия, против которых мы выступаем, и при этом говорят: «Нам и самим это не нравится, но ничего не поделаешь, так надо, верно?»