Никто не знает Сашу - Константин Потапов
Да, Саша обожал всё это героическое, со сцепленными зубами. Чтобы преодолевать. Всё на серьёзных щах. Полюблю я какую-нибудь певицу Луну. Так Саша мне весь мозг вынесет, какая она примитивная, глупая, лживая. И какая катастрофа, что искусство превратилось в мем.
Он вообще простых не любил. Приедет и давай материть всех этих таксистов, проводников, попутчиков. Какие они все тупые алкаши и быдло. Ему мои жан-жаковцы – лицемеры и либерасты. А истинная Россия – быдло и алкаши. Саша, Саша. Его девки на концертах – ой, какой Саша Даль добрый. А Саша Даль – злой. Просто всё – в себе.
Вот главное. Я всегда всё говорила. Помолчу, но выскажу. Саша держал всё в себе пока не взрывался.
ЧАСТЬ 3
1. Саша Даль. Выходные
Щелчок зажигалки.
Тугое и шаткое равновесие пластика. Долгое выхождение из воды. Молочно-жёлтые небеса. Цветение под куполом. Взрыв в слоумо. Медленно скрутить крышку с чёрным пеплом. Поклониться сожжённому растению. Втянуть жертвенный дым. Обжигающую, плотную струю. Ледяное молоко в лёгкие. Словно бежать в декабре, сдавать школьный норматив. Подержать свинцовую тяжесть в груди – подольше. Выдохнуть блеклое – призрак вдоха. Выдыхая, нет, ещё даже вдыхая: ощутить, представить, ощутить, сначала представить, а потом ощутить, насколько накроет.
Мягкая волна, тепло, снаружи, изнутри, изнутри наружу снаружи внутрь плавная океан в Индии жадно ловить первые признаки выдумываешь или нет сначала будто просто резко встал головокружение от дыма потом укореняется прорастает на минуты часы вечер дни недели годы. И вот уже нашёл себя – точку на кухне, с улыбкой, залипнув, прибило, размазало, обволокло, пелена, всё такое мягкое, пять минут или полчаса. Но трек играет тот же, всего пять минут.
Саша проспал 12 часов подряд, и прямо до завтрака снова опускал водник, чтобы снова уснуть.
Щелчок зажигалки.
Выходные. Молочно-белые воскресения. Молочно-белые понедельники, чьи-то вторники, его – воскресения. Из чёрно-серого призрака в колпаке, из дыма, из всей плацкартной петли Мебиуса – живой. Путь до супермаркета на углу. Опять снег. Сникерсы. Твикс. Мороженое. Цветная гора на ленте. Поймать фокус у кассы, точку, я (?). Расплатиться молча, чуть не уйти с корзинкой. Пешком по своим следам, слегка заметённым. Спираль ступенек в маленькое царство покоя. Сон. Много сна. Просыпаться и просто лежать. Трещинки на потолке. Уцелевшие с развода книги – с любой страницы. Молочное небо за окнами. Редкое солнце. Карнизы, балконы. Голые ветви. Смотреть за вороной на проводе. Просыпаешься в середине суток, в безымянной части молочного водоворота – и плывёшь к ближайшей точке – утро, вечер, я. Завтрак в четыре часа дня. Ужин в пять утра. Щелчок. Сон. Много сна. Щелчок. Дневной свет. Только его – дневной свет. Не занятый ничем, ни репетициями, ни дорогой, ни городами – только его – дневной свет. Свободный дневной свет в окна. Господи, сколько света. Неделя встаёт и тянется над крышами. К подвигам и зарплатам. Он – вне. Он за скобками. До четверга. Выходные. Он вышел.
Щелчок зажигалки. Тугое и шаткое. Треск угольков. Вспыхивает! Угасает…
Под окнами проезжает маленькая машина-уборщик с трогательной мигалкой. Загребает мусор в невидимую пасть круглыми щётками, будто жук. Подъедает остатки выходных. Но он – вышел.
Посуда везде. Стаканы, чашки, тарелки – мигрируют с кухни, сюда, к столику у дивана, на пол, подоконник, подлокотник, полку. Великое переселение. Серпы и луны кофейных следов. Вырастает маленький Манхеттен в кофейных подтёках. Такой же полузатопленный город ожидает и в раковине. Атлантида. Спасенье отложено до четверга. Выходные.
Щелчок зажигалки.
Обёртки. Сникерс. Марс. Твикс. Детское счастье. Мороженое. Когда вырасту, буду есть сколько захочу. Липкая плёнка в розовых и шоколадных следах. Фольгированная изнанка детской мечты. PP, пластик номер 5, треугольничек стрелок, сансара переработки. Коробки от пиццы, распахнутая пасть, картон в жирных следах на подоконнике – дразнит птиц. Корки засохшего теста. Опустошённая скорлупка Бигмака с листком салата на дне. Крошки – на груди, на простыне, на полу. Шкурки от шоколадок. Усыпают постель, несколько на кухонном столе, одна в туалете на машинке, пара в коридоре. Трупик МилкиВэя. Сладкая оскомина. Царство быстрых углеводов. E202, глутамат натрия, сахар.
Щелчок зажигалки.
Поляна. На кухне, среди хлама на столе, окружённая кольцом пустоты. Листок А4. Алтарь. Перевёрнутый лайн-ап, изнанка песен со сгибом поперёк. По этому желобку растекается коричнево-зелёная смесь из табака и. Словно след голоса на звуковой дорожке. Начинается тонко-тонко, потом дорастает до утолщения и снова тонко-тонко. Симметрия. Галактика в профиль – два рукава, балдж в середине. Нормальное распределение. Нормальное. Маникюрные ножницы, полупустой рукав сигареты. Вечно теряющийся колпак. Крышка с дырой, закопчённая фольга в дырках. Прикрытый пачкой от лишних взглядов – зелёный с синевой кусочек в зип-локе, о котором не думать. Жирный. На половине. До четверга – хватит. Нарезать маникюрными. Покрутить-помять цилиндрик сигареты, разбавить табаком. Загрузить в колпак бесчувственными от струн пальцами. Аккуратно, не роняя лишних крупинок в воду, накрутить на водник. Поджечь, вытянуть. Опустить. Священнодействие.
Где-то по квартире скитается она. Они движутся как небесные тела и иногда находят друг друга. Вступают в непрочный союз, гравитационную пару, кто кому спутник – не разберёшь. Но он вечно теряет её, отвлекается, оставляет в постели, на кресле, на кухонном стуле, в ванне, и так же случайно находит, подбирает, с брошенного аккорда, лениво выискивает отзвуки мелодий, так легко отвлечься, уйти в заумь, в голову, в чужое, вот она, вот – он наигрывает хрупкую, невесомую вещь, пока она не становится сильней и уверенней, вытаскивает её из выходной нирваны, («гениальная!»), словно рыбу на лодку, бежит за айфоном, чтобы записать на диктофон, набегу понимая, что это «Polly» Нирваны.
Полли. Лучшая гитара осталась в Туле. Надо написать. Потом. Есть время до четверга.
Щелчок зажигалки.
Айфон. С веткой от угла к углу на экране. Где-то в квартире, в одной из трёх Вселенных: кухни, комнаты, санузла. Может, под пакетом от чипсов на столе, может, под диваном или за стиральной машинкой, в которой томится и протухает постиранное бельё. Но где-то он есть – на предусмотрительном авиарежиме, за которым – плотина неотвеченных. После. Есть время до четверга.
Щелчок зажигалки. Он курит сигарету прямо в постели, сладко затягиваясь до голливудского потрескивания, и ему хорошо. Он стряхивает пепел в ближайший стакан. Он смотрит в колонну мартовского солнца, косо врезанную
