Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин
- Шевелись! – подгонял Ямин. Его лихорадило работой. Кривой полумесяц ручки плотно прирос к ладони, рука набухла узлами вен, которые по-весеннему буйно раздувало кровью.
Вот и ещё одну берёзу с зловещим визгом куснули стальные зубы, прошлись по её телу, оставив рваный след.
Всё гуще сыпались опилки, омоченные сладкими слезами – берёзовкой.
Всё меньше становилось перерезанных жил.
Вот порвалась последняя.
Мгновение постояв, берёза рухнула, издав отчаянный стон.
А Венька Бурдаков уже прицеливался к сучкам топором, сёк крылья-ветки.
А Агнея с Александрой уже распиливали её на части.
А Евтропий раскалывал куцые, в коричневых обводьях чурки.
Фешка оттаскивала их к поленнице.
Постоит, повянет на ветру поленница – на осень привезут её, сложат у тына. Принесёт хозяйка беремя дров, бросит поленья в печь. Весело запотресивают они, ласково. Даже и мёртвая берёзонька щедра и неунывна.
- Ты полегче, Гордей! – усмешливо советовал Евтропий. – Загонишь председателя.
Науменко разогнулся. Жестоко ныла спина, мозжали руки. Болел от напряжения затылок. Пропала силушка: вино подточило. А Гордей глыбился рядом, искоса взбуривал из-под рыжих бровей: прятал в огнистой бороде усмешку. Такой хоть кого упарит!
«А вот не поддамся!» – Науменко сбросил гимнастёрку, рванул пилу. Гордей отпустил и, опережая его, потянул на себя: замается, непривычен.
- Угостись, тятя! – Фешка поднесла берёзовки.
- Будто знала, что пить хочу.
Науменко завистливо поглядывал на девчушку, тосковал глазами. Она уловила просящий взгляд.
- Теперь ты, дядя Гриша!
- Спасибо, умница моя! – принимая берестяную посудинку, погладил веснушчатую щеку-подушечку. – Ох, вкусна!
- Пей всю. Я ишо напоточу.
- Напился, доченька, – а сам подумал: «Доченька, да не твоя! – Другим оставь!».
И снова вгрызлась пила в пенно-белое тело берёзы; прирастала треугольными зубами; рвала, неистовствовала от злости и жадного нетерпения.
Евтропий и тот упарился. А Науменко молчал.
Уж высились рядом две полуторасаженные поленницы: точь-в-точь близнецы.
- Обед! – объявил Евтропий.
Агнея достала снедь.
Из кустов показались Пермин и дед Семён.
- Вот и гонись за вами! – всплеснул руками старик. – Три сажени набухали! А у меня – не у шубы рукав...
- Спи доле!
- В мои-то годы какой сон! С боку на бок перекатываюсь...
- Не оправдывайся! Мы своё возьмём. В лес опоздали – из лесу пораньше уйдём. То на то и выйдет, – посмеивался Пермин.
Семён Саввич прямиком прошёл к своей деляне, и скоро оттуда донёсся неуверенный стук топора.
- Какой из его дровосек! – покачал головой Евтропий, разрезая хлеб на крупные ломти.
- Вы бы взяли да помогли, – резко сказала Александра. – Колхозники, а всяк в свою дуду дует...
- Промашка вышла, – кивнул Евтропий. – Исправлять придётся. А, Гордей Максимыч?
- Правильное замечание. Миром-то всем запросто нарубим...
Александра с лёгкой готовностью поднялась и скоро привела с собою деда Семёна.
Он благодарно поглядывал на Гордея, которому приписывал всё доброе, что делалось в колхозе.
- Вот угодил ты мне, Гордей, спаси тебя бог, – говорил он, – всем, хоть лоб разбей, не угодишь. Всё одно вызверяться будут...
- Тут не я угождаю, Семён Саввич. Тут – колхоз. А кто на его вызверяется, тот и на себя волком смотрит.
- Может, поймут со временем, – отозвалась Агнея. – Кто сам себе враг?
- Кабы все люди доброе слово понимали – войн не было бы! – вздохнул старик. – Токо на их и гнёмся. Взять хоть германскую... Сколь миру полегло!
- Подь на два слова, Григорий, – позвал Пермин.
- Про Святогора слыхал, золовец? – спросил Евтропий. – Не знал он, куда силу свою подевать. Что ни возьмёт в руки, то рушится. Но и он наткнулся однёж. Видит, кольцо в земле. Дай, думает, вытащу. Потянул – не может. Сам увяз. Так и сорвал с пупа, а кольцо не выдернул. Не по силам взял, на том кольце вся земля держалась. И ты сорвать можешь. В одиночку мир от назьма не очистишь...
- Почто в одиночку, Тропушко? – возразил старик. – А ты разве не поможешь? За вами и другие увяжутся.
- Выпей молока, сказочник! – пододвинула кружку Агнея. – Робить допоздна будем.
- Поробим, ясно море! Эдак и жить веселей!
- Те-то куда девались? – спросила Агнея о Пермине и Науменко. – Кроме них, все обедали.
«Те» негромко переговаривались в логу.
- Тут уж так, – говорил Науменко, – либо партия,
