0,5 - Валерий Александрович Шпякин
Яна. Андрей пытался вникнуть в нацарапанный ею текст, но буквы уже плыли перед глазами. Мир стал мутным, пластмассовым. Все казалось каким-то игрушечным. Мерещилось, что происходит это все не с ним. А просто глупый и плохо срежиссированный фильм показывают, в который ты включился, щелкая каналы среди ночи, не понимая толком, что к чему.
«Уж не знаю, что у тебя там за дела организовались, что они важнее, чем я. ты же простой складской рабочий, да, Андрюша?) По-моему, ты такой же трус, как и большинство мужиков. Вместо того чтобы обсудить все лично, посмотреть мне в глаза, ты пропадаешь. смелый поступок.
Ты мне соврал. У нас был договор не обманывать друг друга с самого начала. и ты сделал это не в первый раз. Я же не дура:)
Мне казалось, что что-то может получиться. Ладно, соврал. Значит, были причины. Но сейчас, вместо того чтобы приехать, когда мне так плохо, когда я не знаю, что делать, ты ищешь миллион отмазок. Даже нафантазировать не можешь, каких! Просто „дела“!
Я была беременна. Теперь нет.
Можешь не париться по этому поводу.
Если тебе есть что сказать – говори тут. Или теперь, когда знаешь, что ответственность снята, смелость обратно вернулась?»
Накатили слезы. Дочитав и осознав произошедшее, Андрей истерично начал стучать по клавиатуре ответ, дробя свою мысль на мелкие сообщения:
«я же сказал
что у меня проблемы
и как только разберусь
приеду
дура»
Минута молчания.
«меня мусора поставили на бабки»
Рядом с последним отправленным появился красный восклицательный знак, а окно набора текста сменилось надписью о том, что Андрей больше не может отправлять сообщения собеседнику. Черный список.
В отчаянии он закричал, принялся хаотично бегать по короткому коридору. Попытался дозвониться, но робот на том конце провода отвечал, что аппарат абонента занят. Поздно спохватился – номер она тоже оперативно добавила в черный список, отрезав все контакты после оскорбления. Не сюсюкается. Подобного обращения не прощает. Не слушает.
Еще стопка.
С улицы донесся короткий автомобильный сигнал. Андрей выглянул в окно, стараясь особо не светиться. У входа была припаркована заведенная черная «мазда».
Ну вот и все. Сколько они там прождут? Если водитель один, он может подождать полчаса-час, нервничая и трезвоня своим, с вопросом «че делать?». А если они там все вместе, как скоро решат они проведать своего должника? Должника. Разве он что-то занимал у них? Чем они лучше?
Ничем. Сильный ест слабого. Их тоже когда-нибудь съедят, но отсидеться, дожидаясь, не выйдет.
Стопка, но она ничего не решит. Переборщил, через краешек полилось. И еще одну давай. Ай, выпала из трясущихся рук, разбилась о пол.
Ничего. Другая где-то была. Андрей стал суматошно открывать дверцы кухонных ящиков, ища стопку. В одном из них стояла почти полная стеклянная бутылка нембутала, который он приобрел, чтобы лучше и комфортнее засыпать, чтобы барьер выставить между собой и суматохой в голове, вот только так и не опробовал – смелости не хватило.
«Передозировка вызывает замедление сердцебиения, остановку дыхания и, как следствие, смерть», – вспомнилась предупреждающая надпись в описании товара на сайте.
* * *
«Да Настя это! Твоя любимая сестра
ахаха)»
Глава 12
Понарошку
Дети хоронят кота
Между хрущевкой и гаражами
Между счастливым детством и
Несчастливой дальнейшей судьбой
Дети хоронят кота
Развевается черное знамя
В свете холодной луны
В парке за черной рекой
Црвених цветова – дети хоронят кота
Дело было еще в том тысячелетии, но уже в этой, только родившейся новой стране. Сейчас понимаешь – было плохо, хоть тогда казалось, что вроде и ничего еще, терпимо. Присутствовало в то время необъяснимое предвкушение перемен: вот-вот и из тех старых руин, эксплуатируемых десятки лет, вдруг появится что-то новое, яркое. Сейчас тоже нехорошо, но совсем по-другому, и от запаха перемен не осталось ничего. Выветрился. Никаких надежд. Слово лишнее не скажешь.
Маленький мальчик, одетый в грязно-синий потертый комбинезон и короткие резиновые сапоги, усердно раскачивался на качелях, поддерживая заданный ритм и амплитуду, смеясь новому дню, пусть и пасмурному. Каждое его движение сопровождалось протяжным металлическим скрипом, разносящимся по округе, заставляющим людей в своих коробках с открытыми форточками фыркать. Ребенок на этот звук не обращал никакого внимания. Осенний такой, родной.
Вверху пустое небо, с которого изъяли все облака, под ногами – огромные лужи. Туда-сюда. Туда-сюда. Если знать, где искать, можно наткнуться на целый лужный океан во дворах. Скоро плот построят! Заприметили уже в небольшом огороженном дворе за магазином. Стащат, напихают в него пластиковых бутылок, надутых воздухом, и рванут в плаванье, палкой отталкиваясь! Можно даже попробовать не в луже, а на реку пойти: есть там безлюдное местечко, где искать никто из взрослых не станет.
Под козырьком подъезда, прямо напротив детской площадки, ошивалась пара дядек. Одеты они были просто, почти как и все остальные в то неспокойное время: куртки из холодной ткани, протертые джинсы у одного, широкие спортивные штаны у другого. Такие, у которых подкладка постоянно изнутри рвется и когда ногу суешь – она в этой ткани путается. Разве только обувь у одного из них, у старого, была в очень уж плачевном состоянии и требовала ремонта. Сейчас-то ботинки никто не чинит. Появилась дыра – беги выбирать новые, можешь сразу две пары, а если при покупке трех еще и четвертую протянут даром – счастье.
Из соседнего крыльца выбежал на улицу Мишка и, что-то сказав Андрею, уселся на качель, пустовавшую рядом с Андрюшей, принялся спешно раскачиваться, желая догнать друга. На таких качелях можно было сделать «солнышко». Таких качелей отныне не сыскать – сделано все, чтобы современный ребенок чувствовал себя ограниченным.
Что Миша сказал – Андрей не понял. Он постоянно говорил как-то невнятно, пропуская некоторые буквы и комкая слова. Случалось, что совсем ничего в его речи было не разобрать, и тогда Андрей предпочитал неторопливо кивать, когда тот делал паузы, или сдержанно смеяться в ответ, подозрительно косясь на приятеля – уместна ли подобная реакция. Иногда случались конфузы: Мишка повествовал о чем-то серьезном, а Андрей лыбился. Тогда друг останавливался и проговаривал, странно высунув язык: «Фе фмефмова?»
Скрип удвоился, разросся.
Окружающий мир жил своей жизнью. К двум мужчинам спустилась женщина. Очень худая и страшная.
