0,5 - Валерий Александрович Шпякин
Андрей пытался что-то ответить, но слова застряли в горле, их не выплюнуть было, не выковырять. Он даже в глаза посмотреть не мог. Наконец выдавил скромно и скомканно:
– Я… Не знаю, что делать.
– И-и-и? – протянула Костина мама, подняв брови. – Ты решил прийти сюда и помощи попросить?
– Да.
– Пошел нахуй.
– Ладно, – смирно пробормотал Андрей.
– Если я тебя еще раз увижу – задушу, сука! Ты его в это втянул!
На слове «сука» она подступила к Андрею, отвесила ему по лицу сильную пощечину, звук от хлесткого удара улетел куда-то вниз. Убежал на улицу. Андрей не шелохнулся. Вот такая она – первая пощечина в жизни. Не от подруги, не от сестры и даже не от собственной матери.
Из квартиры вышел супруг, почуяв неладную суматоху на клетке. Не отрывая взгляда, он зло смотрел на Андрея, при этом пытаясь успокоить расплакавшуюся жену.
– Уйди, – спокойно попросил он.
– Ладно, – глухо повторил Андрей.
– Нет, пусть заходит. Чаем его напоим, денег дадим, да? Он же все вернет? Продаст наркотиков Косте, вернет, да? – Слезы лились из ее глаз. Будто дозатор внутренний поломался и теперь вот прямо сейчас хлынет все, что копилось годами.
– Я ему ничего не продавал.
– Да коне-е-е-ечно, не продавал.
Андрей думал, как бы оправдать себя. Щупал слова, искал те, которые помягче, собирал их в кучу.
– Не знаю, что Костя вам там наплел, но мы с ним сообща работали. Его приняли первым, и он меня сдал, понимаете? Если бы он язык держал за зубами – ничего бы не произошло. Так что как бы… – верное слово все не находилось, вырвалось лишь невежественное, – он у меня в долгу.
– В долгу?! В долгу, сука?! – Надежда Юрьевна вновь порывалась приблизиться к Андрею, но муж одернул ее, обнял, силой удерживал.
– Нахуй пошел, – снова выпалила она.
Андрей развернулся и быстро спустился по лестнице вниз, слушая громкие всхлипы и из раза в раз повторяющееся «нахуй пошел», становящееся все тише и беспомощнее.
Он стоял у входа, привалившись спиной к двери. Время перестало существовать. В какой-то момент раздался омерзительный писк домофона – кто-то собирался выйти на свежий воздух, – это и вернуло Андрея к реальности: он резко отскочил, выпустив какую-то немолодую даму, вышедшую в поздний час выгуливать своего декоративного пса. Пса? Собачку.
Достал телефон. 21:49. Осталось совсем чуть-чуть.
«Ну так что?»
«Яна, пожалуйста. давай поговорим позже».
Замолкла, затаила обиду. Нельзя ей рассказывать.
Может, договориться? Вдруг они поймут. Скостят сумму, дадут отсрочку. Всю жизнь казалось, что безвыходных ситуаций не существует, а ведь есть, оказывается. Всегда спорил на пьяных вечеринках, неуемно доказывал обратное.
«Отец в детстве бросил, а сейчас вернулся, просит приютить, на работу устроиться не может, он – бомж, и что мне с ним делать? Ну скажи, раз такой умный? Простить? Приютить? Алиментов не платил никогда. Все детство мамка на трех работах работала», – вопрошал едва знакомый парень, упившись до состояния соплей. «Не прощать. Сними ему квартиру в бараке на месяц, работу ему найти помоги. Выпрут – сам виноват». – «Да куда его возьмут? Ему шестьдесят пять, он инвалид…» – «Возьмут хоть сторожем за десять кусков. Безвыходных ситуаций не бывает». Безвыходных – не бывает. Не бывает. Безвыходных. Выходных. Выход. Вы – ход. Холод.
Андрей выклянчил такси, нырнул на заднее сиденье, попросил шофера совсем выключить надоедающую и мешающую сосредоточиться музыку. Ехал, закрыв глаза, слушал дыхание – свое и водителя, ловил пульсацию в голове, но все средоточие тут же рассыпалось, мысли не прилипали одна к другой.
Нет. Не дадут они никакой отсрочки. Это не просто пэпээсники, решившие поживиться при удобном случае. Третий, который в гражданском, серьезный дядька какой-то. Он свою жопу знает, как прикрыть, а старший в звании – знает серьезных людей. Не простой он коп. Они ведь тоже уже повязаны. Андрей может, при желании, и их самих сдать. По этой причине и не дадут никаких поблажек: отсрочка для них рискованна, потому что тогда «принимать» могут уже самих полицейских. Какие-нибудь фээсбэшники снабдят Андрея микрофоном, отправят на сделку. Кто, как не они, знают, как эти дела решаются. А может, и не снабдят. Еще больше денег затребуют.
Может, дела нет никому, все они, может, повязаны? Доят таких, как Андрей. Сла-ба-ков. Червей.
Неподалеку от дома Андрей попросил водителя остановить машину, рассчитался. Вдохнул похолодевший воздух. Не бодрит. Зашаркал в сторону универсама, неприятно ослеплявшего люминесцентными лампами. Чего там? Схватил палку колбасы. Через пять минут был уже дома. Там было тепло, но почему-то все равно знобило, до костей пробирало, дергало из стороны в сторону.
Стопка виски согреет. Покупал почти год назад, чтобы с друзьями отметить. И как, отметил?
Через полчаса они подрулят к его дому. Он должен спуститься к ним, сесть в машину и передать пачку денег, но даже после этого – едва ли они оставят его в покое. Ведь если ты покажешь им свою слабость, будут трясти до последнего. И плевать, что тебя самого трясет. Стопка виски успокоит.
Не выйдет. Не спустится. Будет, как дохлая крыса, валяться на своей постели лицом вниз и вслушиваться в каждый шорох на клетке, ловить движение лифта. Они аккуратно постучат, чтобы не привлекать чужого внимания. Он не откроет. Что они сделают? Будут ждать? Выкуривать его? Оформят и посадят? Вероятно, просто вынесут эту хлипкую дверь. Изобьют. Что дальше? Заберут все деньги, что есть? Есть не так уж и много. Что потом? Искать его никто не станет. Убьют? Может, и убьют, запугав и Костю, и его родителей, приказав им пасть закрыть. Или посадят. Посадят. Сколько? Десять лет? Пятнадцать? Двадцать? Хочется кричать. Стопка виски заткнет.
Выкупили уже Костину жизнь, интересно? Или он второй в очереди, после Андрея? А Ёза? Они ведь и его на бабки поставили. Он, выходит, тоже работал, с Костей на пару? Скорее всего, тот и не делал ничего сам, просто переложив обязанности на Ёзу, отстегивая тому копейку. Леша. Телефон выключен. Не выяснить у него ничего. Он ведь не откупится. С мамой-вахтером и отцом-дальнобоем. Сядет. А если вдвоем сядут, больше дадут. Сговор потому что. ОПэГэ.
Дешевый виски. Невкусный, и колбаса не спасает от этого тошнотворного жжения.
Прочирикала мобила. Андрей схватил ее. Не важно, кто это – Яна или сестра. Обе сейчас одинаково важны. Одна мучается, вторая – его самого из этого страдания может вытащить. Или не может. Как у нее там
