Кухонный бог и его жена - Эми Тан
Как это странно! Мы жили в одном месте в одно и то же время. Но для меня эти дни стали худшим воспоминанием жизни, и я сохранила их все. А для Хелен в этом не оказалось ничего, достойного запоминания, кроме утиных почек.
Почему, по-твоему, так происходит? Самые счастливые и самые горестные моменты моей жизни помню лишь я одна, больше никто. Какое одинокое чувство.
В общем, когда Хелен стала жаловаться на свой артрит, я пообещала, что сама закончу гнуть проволоку на венки. Только не сказала, что берусь за это, чтобы отблагодарить ее за спасение моей жизни тогда, в Нанкине. Она бы не поняла. Но я-то знала, что делаю.
А теперь я расскажу тебе, как нам удалось спастись бегством.
Мы могли взять только по чемодану на человека, не больше. И у нас был всего один час до отбытия из Нанкина. Вот так и вышло, что за час нам предстояло решить, что нам необходимо для выживания, что мы должны взять с собой. Времени, чтобы что-то продать, тоже не было. Весь город сходил с ума. Таонань. Меня терзал страх.
Но Вэнь Фу не знал, как меня утешить. Когда я стала рассказывать, что произошло на рыночной площади, он отмахнулся.
— У тебя что, глаз нет? — закричал мой муж. — Ты что, не видишь, что у меня есть дела поважнее, чем слушать о твоих покупках?
И он пошел разговаривать с мужчиной в грузовике. Он зажег сигарету, сделал две затяжки, потом посмотрел на часы и, бросив сигарету на землю, растоптал ее. Потом зажег новую. Так я поняла, что мой муж тоже боится.
Это Цзяго сказал нам с Хулань, что мы можем упаковать и взять с собой только по одному чемодану.
— А как же мой новый стол? — рыдала Хулань. — А стулья?
Приехав в Нанкин, мы обе купили по нескольку предметов мебели, думая, что здесь, в столице, останемся надолго. Стол и стулья Хулань были дешевыми и не самого хорошего качества, но явно лучшими из тех, которыми она когда-либо владела.
— Не беспокойся, — сказал Цзяго, отвел ее в сторону и стал шептать что-то на ухо.
Я ничего не слышала, но видела, как меняется лицо Хулань. Она была как ребенок, который сначала надулся от обиды, потом засиял радостью.
— Поторапливайся, — вернувшись, сказала мне Хулань, в новой для нее деловитой манере. — У нас нет времени рассиживаться и жалеть себя.
Мне хотелось сказать, что сидела тут и жаловалась не я, но на споры не было времени тоже.
Пока мы паковали чемоданы, слуга ходил из комнаты в комнату за вещами, которые я попросила его найти: сменной униформой Вэнь Фу, моей корзинкой с рукодельем, из которой я забрала только иглы, двумя мисками и двумя парами палочек для еды.
Все это время служивый что-то нервно бормотал.
— Если слушать радио и читать газеты, то ничего не узнаешь о наступлении японцев. Но стоит только взглянуть на лица людей в городе, как все становится ясно.
Чем больше он говорил, тем больше мы торопились со сборами. Он рассказывал, как беглые солдаты обворовывают, а иногда и убивают людей, чтобы забрать у них одежду и избавиться от своей военной формы до того, как японцы войдут в столицу. Все, у кого были деньги или связи, уже бежали. Даже мэр, которому сам Чан Кайши поручил защищать Нанкин до последнего, тоже удрал, прихватив с собой много денег.
— Мы не бежим, — резко оборвала его Хулань. — Второй и третий набор получили назначение в Куньмин, там у нас очень важное задание. Вот почему мы уезжаем.
Я подумала: верит ли она сама в свои слова? Это Цзяго ей так сказал? И что за важное задание ждет нас в Куньмине? Давным-давно Куньмин был местом, куда власти ссылали впавших в немилость. Если их не обезглавливали, то ссылали в Куньмин, почти на самый край Китая, в места, заселенные дикими племенами. Сейчас этого больше не делали, но я все равно вспомнила выражение дядюшки: куньцзин Куньмин — «загнан в угол, сослан в Куньмин». Это означало, что человек изгнан из реального мира. Жить в Куньмине — значит спрятаться там, где тебя никто не найдет. Это было безопасное место, и я радовалась этому.
Закончив упаковывать чемодан Вэнь Фу, я принялась за свои вещи. На дне чемодана сквозь подкладку все еще прощупывались серебряные палочки для еды из моего приданого. Я положила маленькую жестяную коробочку из-под печенья вместе с украшениями и маленьким синим флаконом из-под духов, который мне когда-то подарила мама. А потом я прикрыла эти вещи одеждой. Внезапно я поняла, что уложила только зимние, теплые вещи, будто не надеюсь прожить дольше этого сезона. Какие несчастливые мысли! Поэтому в самую последнюю минуту я выложила свитер и упаковала в чемодан два летних платья.
Кастрюли, сковороды и старую обувь мы отдали кухарке и ее дочери. Что касалось других вещей, то я сразу поняла, кому их оставить. Я заметила идущую по дороге Бетти и окликнула ее, попросив задержаться на минуту.
— Куда ты отправишься? — спросила я. — Назад, в Наньчан? К родителям мужа?
Она быстро покачала головой.
— Если я им не нужна, то и они не нужны мне тоже, — ответила она. Такая сильная и храбрая женщина. — Я остаюсь здесь.
— Тогда помоги мне. Забери несколько вещей.
Я позвала слугу, попросила его принести оставшуюся одежду, радио Вэнь Фу и мою маленькую черную швейную машинку и сложить все это в велотакси, стоявшее неподалеку от нашего дома.
— Забирай и вези домой, — сказала я Бетти.
И только тогда заметила, как Хулань кусает губы, наблюдая, как слуга несет швейную машинку в такси. Я поняла, что она очень хотела ее получить, хотя ей и самой не хватало места для пожитков.
Бетти попыталась запротестовать, но я останови-ла ее:
— На любезности нет времени.
И она с улыбкой согласилась:
— Хорошо. Машинка поможет мне прокормить себя и ребенка. — Бетти взяла мои руки и крепко их сжала. — Я навсегда перед тобой в долгу. Даже если я смогу вернуть тебе вдесятеро больше, чем ты мне сейчас дала, то все равно не отблагодарю тебя в полной мере.
Я поняла, что таким образом Бетти желает нам обеим удачи, чтобы мы дожили до нашей следующей встречи. Потом она быстро что-то достала из сумочки. Это оказалась дешевая свадебная
