Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина
— Ты все пытаешься убедить меня, что мы сестры. Зачем тебе это надо? Любые родственные связи — только помеха. Я предлагаю тебе другое. Я хочу, чтобы ты стала моим вторым "я". Да, да… и не смотри на меня так… Если нас будет две, мы куда больше успеем. Помнишь, как две черепахи или два ежа состязались с зайцем в беге на длинную дистанцию. Заяц бедный еле доскакал, а черепаха ему — "я уже здесь.".
— Положим, в твоих словах есть логика. И почему я должна стать твоим вторым "я", а почему не ты моим?
— Это мы потом обсудим. Могу и я тобой стать. Выберем эталон путем эксперимента.
— А что будет мерилом?
— Успех, — коротко сказала Варя и добавила, смягчившись: — Хороший у тебя чай. И комната хорошая. Здесь спокойно.
— А как же с качеством жизни, — насмешливо спросила Даша. — Здесь все ветошь и рухлядь.
— Не скажи. В этом жилье есть свой стиль. Но главное, здесь можно расслабиться.
— Отпустить мышцы лица?
— Вот именно. Как я понимаю, ты согласна попробовать. Я много думала о нашей встрече, о ее необычности. У меня нет подруг. Раньше были, а сейчас нет. А ты для меня словно кем‑то выбрана. Понимаешь — выбрана. Мне нравиться так думать. Теперь будем знакомиться. Даша… — она впервые упомянула ее имя, и Даша невольно вздрогнула, — мы должны быть абсолютно откровенны друг с другом. Ты согласна со мной? Я вижу, что согласна. Ты расслабься. Никогда, слышишь, никогда за всю жизнь я не сделаю тебе ничего дурного. А теперь рассказывай.
— Что рассказывать? — Даша ослабла вдруг вся, и ноги стали ватными, не иначе как гипнотизирует ее сестричка–самозванка.
— О себе. Все, что считаешь нужным. Я знаю, что ты москвичка, а живешь в чужой комнате. Ты тоже поссорилась с родителями?
И Даша рассказала. Это был не гипноз, конечно, и не давление, хоть Варя умела надавить на нужные клавиши, это была давно ожидаемая возможность облегчить душу. Так и хлынуло все потоком, и будь собеседница другим человеком, Даша всплакнула бы от жалости к себе, а так — только факты, голые факты с кой–какими подробностями. Рассказ получился кратким, уместился в пять минут, и, видимо, произвел на Варю впечатление.
— Он что — еврей, твой Клим Фридман?
— Его в честь Ворошилова назвали. Бабушка и дедушка познакомились в Сочи в санатории имени Ворошилова. Там было очень красиво. Она считает, что их Ворошилов повенчал.
— Разве евреи венчаются?
— Ну… это в переносном смысле. И потом — бабушка русская.
— Наплодили полукровок, — проворчала Варя. — Это правильно, что он слинял. И плохо, что он еврей.
— Да уж чего хорошего! — взорвалась Даша, она зоологически боялась антисемитов.
— Да я не в этом смысле. В уголовном мире обычно считают, что еврей не может лопухнуться, потому что по своей природе он ростовщик.
— Это ты про Березовского, что‑ли?
— И про Березовского тоже. Евреи знают прикуп.
— Ну что ты плетешь!
— Это не я плету. Это жизнь плетет. Я просто хочу сказать, что от него не отстанут. Но ты ничего не бойся. Сейчас многие в бегах, их гораздо больше, чем ты думаешь.
Варя замолчала, внимательно рассматривая Дашу, потом выражение лица ее изменилась, мысли явно переключились на свое. Она подошла к окну, вгляделась в сумрак. За деревьями в свете фонаря можно было различить сизую, как тень, длинную как сигару, машину неведомой ихней марки.
— Это за мной.
Даша тоже вскочила с места, припала к стеклу.
— Как же… А если…Зачем ты дала адрес?
— Он и не знает, куда я поехала. Просто ему велено было ждать на этой улице.
— Богатый поклонник?
— Еще какой богатый… Потом расскажу. Ну, гудбай–покедова. Я позвоню.
6
Они стали встречаться раз в неделю, по средам, всегда в одно и то же время — в семь. Варвара не только не брезговала коммунальным тараканьим бытом, вонючими сквозняками, шелушащимися стенами и прочим, прочим… а чувствовала себя здесь вполне естественно, словно рыба в воде. Может быть, аквариум этот и не свеж, но у нее кислород в запасе, не задохнется.
Соседи к Вариному приходу никак не относились, словно не замечали ее. Невнимательно люди живут, каждый в своей беде копошится. Да и что можно разглядеть в коридоре, если там висит всего одна лампочка в сорок ватт. Варя со смехом говорила:
— А со мной в вашем коридоре опять поздоровались, как с тобой.
— А ты что?
— Что? Ответила.
Дашу вполне устраивало, что соседи слили их с Варей воедино. Только иногда приходилось давать объяснения. Сима горбатенькая поймала на кухне, всплеснула руками: "Какое на тебе вчера нарядное пальтишко‑то было! Нарисуй фасончик. Моим клиентам может понравиться." Наивная душа! Да разве твоим клиентам по карману кашемир, да еще сшитый в мастерских Лондона или Парижа. А Петр Петрович, пьющий сосед, однажды ухватил Дашу за пуговицу и повел длинный разговор, мол, вчера принял, а дозу не соблюл. "А потому в глазах двоилось. Иду по коридору, а ты из комнаты выходишь, но в двух лицах. Каково, а?"
Варя приходила, и они сразу начинали пить чай. Ну и разговаривать, конечно. Разговоры их были похожи на разбросанные в пространстве черновики, где главное написано наспех на обороте листа, а потом забыто намертво. В словах остался только отзвук сказанного. И отзвук этот казался Даше мучительным, потому что она понимала — все дело в формулировке. Варя хоть и не гений, но явно парадоксов друг и эгоистка с вывертом. Когда говорит — все вроде логично, а потом начнешь вспоминать — и кривишься, как от кислого. Точный смысл сказанного казался утерянным.
Уже во второй свой визит Варя принесла сумку со своей одеждой, конечно, ношеной, но чистой и очень нарядной.
— Примерь, будем тебя перелицовывать, — сказала она серьезно, как всегда абсолютно уверенная, что Даша не будет сопротивляться.
— Я не буду это покупать.
— Ты что — крези? О какой покупке может идти речь! Можешь считать это подарком. Мы же с тобой договорились. Все что мое — твое тоже.
— А то, что моё — твое? — с нескрываемым сарказмом спросила Даша.
— Это как знаешь. Хватит препираться. Надевай. Это, конечно,
