Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 1)

-- Буду надеяться,-- махнул Иркебай рукой и заковылял, оставляя на льду мокрые следы меховых сапог, к берегу, где его воины уже разводили костер.

Кучум видел сверху, как гибли один за другим лучшие его воины, и злость, словно пар в закрытом котле, скапливалась внутри него. Горечь поражения и была тем огнем, что способен довести до исступления любого человека, привыкшего к победам и верящего в свою звезду и непогрешимость. Он в бессильной злобе колотил изо всех сил сжатым кулаком по обледеневшим бревнам крепостных стен и лишь чуть успокоился, когда ему доложили, что сибирцев оттеснили от опушки леса и подожгли близстоящие деревья.

-- Далеко в лес не соваться,-- передал он гонцу и повернулся к стоящему рядом Караче.

-- Зимой лес плохо горит, за крепость нечего бояться,-- тот словно угадал мысли хана и продолжал: -- Надо в усулы за подмогой посылать.

-- Без тебя не знаю,-- сверкнул глазами Кучум,-- а пройдут ли гонцы?

-- Ночью отправим старого Ата-Бекира. Эта лиса с закрытыми глазами везде проскользнет. В крайнем случае приврет что-нибудь, коль схватят.

-- Да и схватят, так не велика потеря,-- сплюнул под ноги Кучум.

Наполненные смолой еловые ветки вспыхивали яркими факелами, и пламя перебрасывалось на соседнюю крону. Но стволы огню не поддавались, и вскоре лишь едкий дым вился клубами, направляемый ветром в крепость, заставляя людей кашлять, тереть покрасневшие от дыма глаза.

Захлебнулась и атака сибирцев, которые отошли в глубь леса на безопасное от пожара расстояние, укрывшись за глубоким оврагом, куда огонь не мог перекинуться. Едигир был доволен исходом боя.

-- Ночью надо отправить охотников, чтоб забрали оружие и сняли кольчуги с убитых,-- говорил он Качи-Гирею и Умар-беку, сидящим возле него у ярко пылающего костра.

-- Ночью можно и в крепость прорваться,-- высказал смелое предположение Умар-бек.

-- Нет, многих положим, а чего добьемся? Возьмем их измором. Сколько у нас убитых?

-- У меня лишь трое легко ранены,-- сообщил один. Другой кивнул головой, подтверждая, что и среди его людей обошлось без потерь.

-- Вот и ладно,-- потер ладони Едигир,-- так и воевать надо. Пусть воины шалаши ставят и греются по очереди. Направьте побольше народа, чтоб валили деревья. Будем засеки на дорогах делать. Не выпустим их из этой ловушки ни одного. Я это им обещаю! -- потряс он кулаком в сторону крепости.

К ним подошла, мягко ступая по неглубокому снегу, Зайла-Сузге и, стряхнув снег с шапки Едигира, наклонилась к нему, прошептала так, чтоб не слышали остальные мужчины:

-- Когда за сыном поедем?

-- Подожди малость,-- смущаясь своих беков, Едигир отодвинул ее рукой,-- столько ждали и еще подождем.

-- Тогда отпусти меня одну,-- не сдавалась она.

-- Нет,-- хан был неумолим,-- сейчас они всполошатся, как блохи на обгорелой шкуре, и начнут рыскать по округе. Не искушай судьбу...

-- Иркебай идет! -- раздался крик дозорного.

Тот, успевший уже обсушиться, медленно подходил к костру, а за ним четверо воинов вели со связанными сзади руками пленного Алтаная. Лицо у ханского башлыка было бледно от потери крови, и он с трудом шел, стараясь не упасть на глазах врагов. Смерти он не боялся, ведь всю сознательную жизнь и ходил и спал с ней в обнимку. Раз пришло время, значит, так тому и быть. Единственное, о чем жалел, что не погулял вволю и умрет не в родном ауле, где лежат все мужчины его рода.

И Едигир и Зайла-Сузге узнали старого башлыка, и каждый воспринял его пленение по-своему: Едигир с радостью, что ближайший сподвижник его главного врага находится у него в руках; Зайла с грустью подумала, что так же связанного могли привести к этому костру и ее брата, а выбирать меж двух любимых ею мужчин не так-то легко.

"Зачем эта война мужчинам? -- подумалось ей.-- Неужели когда-то люди начнут жить без убийств и не будет страданий?"

...Когда Кучуму доложили, что Алтанай или погиб в подготовленной коварными сибирцами ловушке на реке, или взят в плен, то он в бессилии с ожесточением заскрежетал зубами.

-- Что же я без тебя делать стану, старый вояка? На кого опереться, кому довериться?

Они находились в шатре вместе с Карачой-беком и двумя шейхами, неторопливо и сосредоточенно перебирающими четки.

-- Аллах велел мстить за гибель ближних,-- не поднимая глаз, проговорил один из них.

-- Всех идолопоклонников надо вырезать под корень, пока они не признают истинной веры и не примут слова пророка нашего Магомета: "Поклоняйтесь Аллаху, бойтесь его и повинуйтесь мне". А кто не примет этих слов, тот познает смерть,-- степенно добавил второй, помоложе.

Карача взглянул на Кучума и отметил про себя, что теперь у хана остался лишь один советник и исполнитель, он, Карача-бек, а значит, близок тот день, когда он из безродного улусника станет главным человеком в Сибирском ханстве. Чуть помолчав, не желая перечить шейхам, которым никогда не возражал и сам Кучум, он заговорил туманно и намеками.

-- Наш народ живет в темноте и неверии в божественное. Им ближе лесные боги, которых можно и наказать и попросить о мелкой услуге. Темным народом легче управлять.

-- Может, ты и прав, Карача, но, только соединив всех людей моего ханства в единый кулак и дав им веру в единого и всемилостивого Аллаха, можно думать о единстве ханства. Пусть они верят хоть болотным, хоть небесным или иным духам, но Аллах должен быть един для всех, а хан есть единственный наместник его на земле.

-- Прости, хан, но и в твоем войске не было единства, хотя все они верили в Аллаха.

-- Воздается только за то, что сделано,-- все так же тихо ответил Караче старый шейх.

-- Хан, твои верящие в Аллаха начальники предали тебя. Сперва сбежал молодой стервец Сабанак, а сегодня сдался в плен пьяница и бабник Алтанай. А ведь ты им верил!

-- Тьфу на твои поганые слова! -- вскочил Кучум на ноги.-- Я и сейчас им верю, и моли своих богов, что ты пока еще жив. Еще раз услышу столь грязные слова, прикажу отрезать твой поганый язык.

-- Говорить правду всегда труднее, нежели льстивые слова,-- потупился визирь,-- но раз мне приказано молчать, то я закрою свои уста.-- И Карача поднялся, приняв обиженный вид, чтоб выйти из шатра.

-- Погоди,-- примирительно произнес Кучум,-- я не отсылал тебя, побудь здесь. Нужно еще решить, как поступать дальше.

-- Я уже сказал Ата-Бекиру, чтоб был готов ночью уйти из городка и пробираться за подмогой.

-- А какой смысл сидеть нам в этом вороньем гнезде, продуваемом всеми ветрами, и ждать, когда проклятые сибирцы возьмут нас голыми руками? Если они еще не перекрыли все дороги, то завтра непременно сделают это. Надо уходить отсюда.

-- Но куда? -- с удивлением воззрился на него Карача.

-- В степь,-- коротко бросил хан,-- нам нужны союзники и их поддержка. Пойдем в Барабу, к ногаям, туралинцам. У сибирского хана все равно есть враги среди соседей. Мы найдем для себя сильных друзей и позовем их с собой в поход. Сибирское ханство стоит этого. У меня еще нет жены, а ведь мой род очень знатный род. Все знают, что сам хан Чингиз был нашим предком. И если я попрошу у какого-то хана его дочь, чтоб она стала моей женой, то никто не посмеет мне отказать.

-- Хан прав,-- закивали головами шейхи, а Карача прикидывал, стоит ли ему уходить с Кучумом или лучше под благовидным предлогом остаться в родных краях. Потому он никак не отреагировал на пространную речь потомка великого кагана, сотрясателя Вселенной.

-- А тебя, мой визирь,-- усмехнулся Кучум, словно читал мысли Карачи,-я оставлю здесь, чтоб ты доносил мне, как у них идут дела. Объяснишь им, а сибирцы народ доверчивый, что я хотел предать тебя смерти, и потому ты бежал. И, зная твой нрав, уверен, что ты внесешь раздор в их ряды, действуя хитростью, как прутом, когда его засунут в муравейник. Вот тогда я вернусь в Кашлык. И приведу с собой новые сотни воинов, которые поднимут на копья любого, кто встанет мне поперек дороги.

-- И когда же хан собрался уходить? -- Карача был поражен изменившимися столь внезапно намерениями Кучума.

-- Сегодня ночью. Как только стемнеет. Поэтому Ата-Бекир пойдет не один, а со всеми моими нукерами.

-- Может, будет лучше, если я уйду с тобой?

-- Нет, со мной ты только выберешься из крепости, там дело твое. Увидимся по весне, когда прилетят первые птицы на сибирские озера.

-- Если я доживу до того времени...

-- Все в руках Аллаха,-- и Кучум повернулся спиной к своему визирю, давая понять, что их разговор окончен. Сидевшие молча шейхи никак не отреагировали на заявление хана об уходе из городка. Может, они обсудили все заранее, еще до прихода Карачи?

"Все они одного поля ягоды. Разве я для них человек? Просто раб, которого можно выгодно продать или заставить выполнять какую-то грязную работу. Как только я оказался им не нужен, меня выгнали, как приблудного нищего. С такой же легкостью он мог отдать приказ и о моей смерти. Он хан! Великий хан из рода Чингиза! Ему даровано все и все позволено! Поэтому он так и ненавидит род Тайбуги, который посмел противиться ему. Но я-то, как щепка на большой воде, не знаю, к какому берегу меня прибьет. Даже если он не сможет сделать без меня ни одного шага, то и тогда я буду всего лишь посохом в его руках. Захочет, призовет другого, а потом и его прогонит... Но он забывает одно, что такие, как я, нужны всем. Без меня не обойтись ни одному хану, и неважно, как мое имя; Карача-бек или Ата-Бекир. Кто-то может сказать, что я предатель. Но кого я предал? Свой народ? Едигира и Бек-Булата? Но они не могут поделить ханский холм, а мне приходится выбирать между тем и другим. Я столь же слаб, как тот рыбак, которого они силой заставили указать место, где он встретил Едигира. Они толкают нас на предательство, а потом бросают, использовав до конца, как пустой бурдюк от вина".