Надежда Тэффи - Том 1. Юмористические рассказы
Ушли.
Лавочница сразу успокоилась, обрядливо все прибрала на место.
– Ну-с, чайку попили, теперь, пожалуй, и в церкву пора. Слава тебе, Господи! Все во благовремении.
Страшная сказка
Когда я пришла к Сундуковым, они торопились на вокзал провожать кого-то, но меня отпустить ни за что не согласились.
– Ровно через час; а то и того меньше, мы будем дома. Посидите пока с детками, – вы такая редкая гостья, что потом опять три года не дозовешься. Посидите с детками! Кокося! Тотося! Тюля! Идите сюда! Займите тетю.
Пришли Кокося, Тотося и Тюля.
Кокося – чистенький мальчик с проборчиком на голове, в крахмальном воротничке.
Тотося – чистенькая девочка с косичкой в перед-ничке.
Тюля – толстый пузырь, соединивший крахмальный воротничок и передничек.
Поздоровались чинно, усадили меня в гостиной на диван и стали занимать.
– У нас папа фрейлейн прогнал, – сказал Кокося.
– Прогнал фрейлейн, – сказала Тотося.
Толстый Тюля вздохнул и прошептал:
– Плогнал!
– Она была ужасная дурища! – любезно пояснил Кокося.
– Дурища была! – поддержала Тотося.
– Дулища! – вздохнул толстый.
А папа купил лианозовские акции! – продолжал занимать Кокося. – Как вы полагаете, они не упадут?
– А я почем знаю!
– Ну да, у вас, верно, нет лианозовских акций, так вам все равно. А я ужасно боюсь.
– Боюсь! – вздохнул Тюля и поежился.
– Чего же вы так боитесь?
– Ну, как же вы не понимаете? Ведь мы прямые наследники. Умри папа сегодня – все будет наше, а как лианозовские упадут, – тогда будет, пожалуй, не густо!
– Тогда не густо! – повторила Тотося.
– Да уж не густо! – прошептал Тюля.
– Милые детки, бросьте печальные мысли, – сказала я. Папа ваш молод и здоров, и ничего с ним не случится. Давайте веселиться. Теперь святки. Любите вы страшные сказки?
– Да мы не знаем, – какие такие страшные?
– Не знаете, ну, так я вам расскажу. Хотите?
– Хочу!
– Хочу!
– Хацу!
– Ну-с, так вот слушайте: в некотором царстве, да не в нашем государстве, жила-была царевна, красавица-раскрасавица. Ручки у нее были сахарные, глазки васильковые, а волоски медовые.
– Француженка? – деловито осведомился Кокося.
– Гм… пожалуй, что не без того. Ну-с, жила царевна, жила, вдруг смотрит: волк идет…
Тут я остановилась, потому что сама немножко испугалась.
– Ну-с, идет этот волк и говорит ей человеческим голосом: «Царевна, а царевна, я тебя съем!»
Испугалась царевна, упала волку в ноги, лежит, землю грызет.
– Отпусти ты меня, волк, на волю.
– Нет, – говорит, – не пущу!
Тут я снова остановилась, вспомнила про толстого Тюлю, – еще перепугается, захворает.
– Тюля! Тебе не очень страшно?
– Мне-то? А ни капельки.
Кокося и Тотося усмехнулись презрительно.
– Мы, знаете ли, волков не боимся.
Я сконфузилась.
– Ну, хорошо, так я вам другую расскажу. Только, чур, потом по ночам не пугаться. Ну, слушайте! Жила-была на свете старая царица, и пошла эта царица в лес погулять. Идет-идет, идет-идет, идет-идет, вдруг, откуда ни возьмись, выходит горбатая старушонка. Подходит старушонка к царице и говорит ей человечьим голосом:
– Здравствуй, матушка!
Отдала царица старушонке поклон.
– Кто же ты, – говорит, – бабушка, что по лесу ходишь да человечьим голосом разговариваешь?
А старушонка вдруг как засмеется, зубы у нее так и скрипнули.
– А я, – говорит, – матушка, та самая, которую никто не знает, а всякий встречает. – Я, – говорит, – матушка, твоя Смерть!
Я перевела дух, потому что горло у меня от страха стянуло.
Взглянула на детей. Сидят, не шевелятся. Только Тотося вдруг придвинулась ко мне поближе (ага, у девочки-то, небось, нервы потоньше, чем у этих идиотских парней) и спросила что-то.
– Что ты говоришь?
– Я спрашиваю, сколько ваша муфта стоит?
– А? Что? Не знаю… не помню… Вам, верно, эта сказка не нравится? Тюля, ты, может быть, очень испугался? Отчего ты молчишь?
– Чего испугался? Я старухов не боюсь.
Я приуныла. Что бы такое выдумать, чтобы их немножко проняло?
– Да вы, может быть, не хотите сказки слушать?
– Нет, очень хотим, пожалуйста, расскажите, только что-нибудь страшное!
– Ну, хорошо, уж так и быть. Только, может быть, нехорошо Тюлю пугать, он еще совсем маленький.
– Нет, ничего, пожалуйста, расскажите.
– Ну-с, так вот! Жил-был на свете старый граф. И такой этот граф был злой, что к старости у него даже выросли рога.
Тотося подтолкнула Кокосю, и оба, закрыв рот ладонью, хихикнули.
– Чего это вы? Ну-с, так вот выросли у него рога, а когда вывалились от старости зубы, то на место них прорезались кабаньи клыки. Ну, вот жил он, жил, рогами мотал, клыками щелкал, и пришло ему, наконец, время помирать. Вырыл он себе сам большую могилу, да не простую, а с подземным ходом, и вел этот подземный ход из могилы прямо в главную залу, под графский трон. А детям своим сказал, чтоб не смели без него никаких дел решать и чтоб после его похорон три дня ждали. А потом – говорит, – увидите, что будет.
А как стал граф помирать, позвал к себе двух своих сыновей и велел старшему у меньшого через три дня сердце вырезать и положить это сердце в стеклянный кувшин. А потом, – говорит, – увидите, что будет.
Тут я до того сама перепугалась, что мне даже холодно стало. Глупо! Насочиняла тут всякие страхи, а потом через темную комнату пройти не решусь.
– Дети, вы что? Может быть… не надо больше?
– Это у вас настоящая цепочка? – спросил Кокося.
– А где же проба? – спросила Тотося.
Но что это с Тюлей? Он глаза закрыл! Ему положительно дурно от страха!
– Дети! Смотрите! Тюля! Тюля!
– Да это он заснул. Открой же глаза, так невежливо.
– Знаете, милые детки, мне, очевидно, не дождаться вашей мамы. Уже поздно, темнеет, а впотьмах мне, пожалуй, будет страшновато идти после… после всего. Но на прощанье я вам расскажу еще одну сказочку, коротенькую, но очень страшную.
Вот слушайте:
– Жили-были на свете лианозовские акции. Жили, жили, жили, жили, жили, жили, да вдруг… и упали!
Ай! Что с вами?
Господи! Что же это с ними!
Кокося дрожит как осиновый лист. Рот перекосило… Паралич, что ли?
Тотося вся белая, глаза широко открыла, хочет что-то сказать и не может, только в ужасе отталкивает руками какой-то страшный призрак.
И вдруг отчаянный вопль Тюли:
– Ай! Боюсь! Боюсь! Ай, довольно! Страшно! Боюсь! Боюсь!
Что-то стукнуло. Это Тотося упала без чувств на ковер.
Новогодние поздравления
От приказчика Панкова из мясной лавки генеральской кухарке Офимьюшке.
Открытка: вид города Палермо.
Текст:
«Перо мое писалоНе знаю для кавоА серце мне сказалаДли друга моево.
С Новым Годом, с Новым щастьем жилаю Успеха и на всех по прыщах посылаю мятных пряничков для вашево переживания и целую вас нечотное число раз.
Известный вам прикащик Панков».
* * *Влюбленный писатель даме своего сердца.
Открытка: череп и бокал.
«С Новым годом!
Я запер двери и один поднимаю свой бокал за твое счастье, единственная! Кругом тихо. За стеной скребется мышь, отдирая старый штоф обоев. Я один, – я с тобой.
Евгений.
Присоединяемся к тосту:
Белкин.
А. Галкин.
С Новым годом!
Felicite. Chiffinette.
Бути здоровы. Нюшка».
* * *Митя Кокин, в Борисоглебск, в лавку купца Егорьина.
Открытка: дама танцует на бутылке.
«Христос воскресе!
Любезный папенька еще имею честь уведомить вас что застрял я на полпути, сижу вторые стуки на станции в Бологом по семейным обстоятельствам. Деньги у меня украли явите божеску милость выслать на продолжение транспорта. Со мной Пашка Зиминов тоже несчастный.
Единоутробный ваш сын
Демитрий Кокин».
* * *Генерал Тетюрин актрисе Мотылек-Воропайской, с казенным курьером в пакете с надписью: «Весьма нужное, совершенно доверительное, спешное».
«Мой нежный Ангел! С Новым Годом!
Перо мое писалоНе знаю для когоА сердце мое мне подсказалоЧто для друга твоего.
Обнимаю нежно (конечно мысленно) и целую нежно (конечно мысленно).
Твой незабвенный Цып-Цып».
* * *Институтка Зиночка своей подруге Ниночке.
Открытка: Амур и Психея.
«С Новым Годом!
Дорогая Ниночка!
Желаю тебе на будущий год выйти замуж за Л. Д. и за В. К.
Твоя Зина».
