Шоссе Линкольна - Амор Тоулз
Но просьба Билли была справедливой. Он великодушно раскрыл страницы своей книги и рассказал истории Синдбада, и Ясона, и Ахиллеса, и дважды — тезки Улисса. Он заслужил услышать историю в ответ. Тогда, отложив лопату, Улисс подкинул в костер полено и снова сел на шпалы.
— У меня есть для тебя история, — сказал он. — История о том, как я сам повстречался с владыкой ветров.
— Вы тогда путешествовали темным морем?
— Нет. Я шел тогда по земле, сухой и пыльной.
История брала начало на проселочной дороге в Айове летом тысяча девятьсот пятьдесят второго года.
За несколько дней до этого Улисс сел на поезд в Юте, собираясь проехать на нем по равнинам и Скалистым горам до Чикаго. Но на полпути через Айову его грузовой вагон перевели на запасной путь ждать другого паровоза, который должен был приехать бог знает когда. В сорока милях, в Де-Мойне, была станция, где можно было запросто найти другой поезд на восток, или на север — к Великим озерам, или на юг — в Новый Орлеан. С этими мыслями Улисс вылез из вагона и пошел пешком.
Пройдя с десяток миль по старой проселочной дороге, он почувствовал неладное.
Сначала его насторожили птицы. Вернее, их отсутствие. Когда без конца ездишь по стране, пояснил Улисс, тебя всегда и везде сопровождают птицы. Едешь из Майами в Сиэттл или из Бостона в Сан-Диего — пейзажи повсюду разные. Но куда бы ты ни поехал, там всегда будут птицы. Голуби или ястребы, кондоры или кардиналы, сойки или дрозды. Когда ты все время в пути, то на рассвете просыпаешься под их пение, а в сумерках засыпаешь под их щебет.
Но тогда…
Улисс шагал по проселочной дороге и не видел ни одной птицы: они не кружили над полями и не сидели на телефонных проводах.
Потом караван автомобилей. Если утром мимо Улисса лишь иногда неторопливо проезжал пикап или седан, то теперь прямо на него стремительно неслись пятнадцать самых разных машин — даже черный лимузин. Они ехали так быстро, что ему пришлось сойти с обочины, чтобы не задело вылетающей из-под колес щебенкой.
Посмотрев вслед промчавшимся автомобилям, Улисс повернулся взглянуть, откуда они приехали. И увидел, что небо на востоке из голубого стало зеленым. А Билли прекрасно известно, что в этой части страны зеленое небо может означать только одно.
Позади Улисса, насколько хватало глаз, тянулись только поля кукурузы, доходившей ему до колен, но впереди недалеко была ферма. Небо темнело с каждой минутой, и Улисс побежал.
Приблизившись, Улисс увидел, что дом уже заколочен, а двери и ставни заперты. Увидел, как хозяин запирает сарай и бежит ко входу в убежище, рядом с которым уже стоят его жена и дети. Фермер подбежал к ним, и мальчик показал на Улисса.
Когда четверо посмотрели в его сторону, Улисс замедлился до шага и опустил руки.
Фермер велел жене и детям спускаться в убежище: сначала жена, чтобы могла помочь детям, потом дочь, потом сын, который не сводил взгляд с Улисса, пока не скрылся из виду.
Улисс думал, что отец последует за семьей вниз, но он склонился над ходом, сказал что-то напоследок, опустил люк и, повернувшись к Улиссу, стал ждать его приближения. Может, на люке нет замка, подумал Улисс, и фермер решил, что, если случится столкновение, то драться лучше на поверхности. Или, может, считал, что отказывать другому в укрытии можно только стоя лицом к лицу.
В знак уважения Улисс остановился в шести шагах: достаточно близко, чтобы вести беседу, и достаточно далеко, чтобы не представлять угрозы.
Двое разглядывали друг друга, а ветер уже начал поднимать пыль у их ног.
— Я не из этих мест, — сказал Улисс. — Я простой христианин и держу путь в Де-Мойн, чтобы сесть на поезд.
Фермер кивнул. Его кивок значил, что он верит: Улисс — христианин и хочет сесть на поезд, — но еще, что в сложившихся обстоятельствах ни то, ни другое не имеет значения.
— Я тебя не знаю, — сказал он просто.
— Это так, — согласился Улисс.
На секунду Улисс задумался, не помочь ли фермеру узнать его: назвать себя, рассказать, что вырос в Теннесси, что он ветеран и что когда-то у него тоже были жена и ребенок. Но не успев еще додумать мысль, Улисс понял, что и это не будет иметь значения. Он понял это — и принял.
Потому что, случись все наоборот — если бы это Улисс собирался спуститься в укрытие, которое вырыл своими руками, чтобы уберечь семью, а перед ним вдруг возник рослый белый мужчина — не с радостью он встретил бы его. И тоже отправил бы своей дорогой.
В конце концов, почему мужчина в расцвете сил ходит по стране пешком с одним только холщовым мешком за плечами? С ним ведь все яснее ясного. Он оставил семью, город, церковь и выбрал нечто иное. Выбрал жизнь без бремени и без ответа, жизнь одинокую. И раз он так настойчиво к этому шел, то ни на какое другое отношение рассчитывать не может.
— Я понимаю, — сказал Улисс, хотя мужчина ничего не объяснял.
Фермер задержал взгляд на Улиссе, затем, повернувшись, указал на тонкий белый шпиль над рощей.
— До унитарианской церкви не больше мили. Там есть подвал. Успеешь, если побежишь.
— Спасибо, — сказал Улисс.
Они стояли друг против друга, и Улисс понимал, что фермер прав. У него есть шанс добраться до церкви вовремя, если побежит изо всех сил. Но убегать на глазах у другого мужчины Улисс не собирался, каким бы хорошим ни был совет. Это было делом чести.
Подождав немного, фермер, видимо, понял это и, покачав головой — не виня себя, не виня никого, — поднял крышку люка и спустился к семье.
Взглянув на шпиль, Улисс понял, что самый короткий путь до церкви лежит через поле, а не по дороге, и так и побежал — напрямик. Но скоро осознал, как ошибся. Хотя кукуруза едва доходила до колена, а ряды были широкими и ухоженными, мягкая, неровная земля затрудняла движение. Через сколько полей пришлось ему пробираться в Италии — он должен был сообразить. Но
