Бывший лучший друг - Элена Макнамара
— Значит, я буду жить? — мой голос скатывается на писк.
— Будешь, — твердо отвечает бабка Валя, — но теперь ты всё сделаешь правильно.
— Как правильно? Мне нельзя быть с Пашкой?
— Милла, девочка моя, ты находишься на грани жизни и смерти. Ты почти умерла, потому что пошла по пути наибольшего сопротивления. Теперь уже всё, больше не придется страдать. Круг замкнулся. И ты, и Пашка слишком много всего пережили и должны быть счастливы. Вместе!
— Вместе, — в неверии повторяю онемевшими губами. — Мы можем быть вместе?
Бабушка Валя беззвучно кивает.
— Тогда почему? Скажите, почему? Зачем вы разлучили нас? — с обидой бросаю ей, всхлипывая. Я не понимаю… я ничего не понимаю…
— Ты обвиняешь меня? — она оглядывает меня грозным взглядом, под которым сразу сдуваюсь. Но этот взгляд вдруг становится добрым, утешающим. — Пашка должен был стать великим. Его судьба должна была сложиться иначе. Я это видела. — Бабушка Валя смотрит будто сквозь меня, словно вспоминая. — Но судьба свела его с тобой, а я проглядела… Опоздала, ведь вы ещё детьми стали слишком близки друг другу. Сейчас я понимаю, что величие не в победах или поражения, — она тоже всхлипывает. — Прости меня Милка. Его величие — это ты. Всегда была, есть и будешь. Его величие, быть отцом для своего сына и не только…
Она замолкает, а у меня от её слов бежит мороз по коже, но и эти слова предают столько сил, что хочется вдохнуть полной грудью. И я хочу это сделать — вдохнуть.
— Дыши, Милла! — в сознание врезается незнакомый голос. — Дыши!
Смотрю на бабушку Валю, её образ начинает мерцать и расплываться.
— Будь счастлива, — говорит старуха одними губами, — живи.
Моргаю, и её уже нет.
Сердце в груди рвется, как канарейка в клетке. Быстрые и частые удары заставляют кровь бежать по венам, разгоняя её по всему телу, которое начинает ощущаться… как своё.
— Ш-ш-ш, — тот же незнакомый голос, — всё в порядке, в порядке. Ты жива. Давай потихоньку открой глаза. Не торопись, не надо. Всё хорошо.
Не сразу, но я пробую, открываю глаза и тут же их закрываю.
— Не торопись, — успокаивает голос, как заезженная пластинка, — всё хорошо.
Пробую снова. Размытое зрение выхватывает образ человека в белом халате. Ну конечно, я в больнице. Копаюсь в своих воспоминаниях. Банкет, Пашка, Влад, машина, авария…
… сон и бабушка Валя. Или это не сон?
— Как ты себя чувствуешь? — врач привлекает к себе внимание, щёлкая пальцами перед лицом. — Помнишь своё имя?
— Да, — беззвучно отвечаю, и к моим губам прикасается холодный пластик.
— Попей.
Вода скользит в горло и лишь на миг приносит облегчение.
— Милла, — скрипуче отвечаю спустя пару секунд.
— Ты борец, Милла, — улыбается доктор. — Ты не представляешь, скольких людей ты заставила понервничать. Но теперь уже всё хорошо. Ты справилась.
Киваю, потому что тяжело говорить. Смотрю на дверь. Доктор тоже поворачивается.
— Там к тебе рвется один парень, но я могу его пустить всего на пару минут, — заговорщицким тоном шепчет мужчина.
Снова киваю. Влад, наверное, места себе не находит и, чего доброго, себя обвиняет в аварии.
Врач встаёт со стула и идёт к двери, но потом оборачивается:
— Ладно. Десять минут, но потом отдых и лечение. Хорошо?
Вместо ответа с трудом, но улыбаюсь. Веки то и дело опускаются, застилая глаза. Голова словно в тумане и требует отдыха. Будто я не спала неделю. Напрашивается вопрос: сколько я спала? И почему так устала?
Доктор уходит. Тихо вздыхаю, а потом ещё. Я могу дышать и пока не могу осознать всю важность этого простого действия. Вдох-выдох.
Я жива… ради сына…
… Боже, спасибо.
Дверь палаты распахивается слишком поспешно, и так же поспешно в неё влетает человек. Мой взгляд усиленно фокусируется на вошедшем, и я понимаю, что это не Влад.
— М-Милла, девочка моя, — родной голос ласкает слух. Мои холодные руки обволакивает родное тепло рук. Горячее дыхание обжигает кожу на щеке. Влажные губы оставляют дорожку из поцелуев до подбородка. Моё дыхание учащается, а сердце выпрыгивает из груди.
— Паша, — наконец нахожу свой голос.
— Я так тебя люблю, — он почти рыдает, роняя голову к нашим рукам и целуя мои ладони.
Освобождаю одну руку, провожу ею по короткому ёжику темных волос. Как давно я не ощущала их между своих пальцев. Боже, как давно.
— Ты так меня напугала, Милк-Милк, — Пашка вглядывается в моё лицо.
— Сколько я… спала?
— Четыре дня, — сжимает мою руку. — За эти четыре дня я думал, что сойду с ума. Я почти сошел с ума.
— Почему?
— Что почему?
— Почему с ума сошел? — моя рука по-прежнему гладит его волосы, и наверное, это неправильно. Но я ничего не могу с собой поделать, я так нуждаюсь в его близости.
— А как тут не сойти, — улыбается, но совсем невесело. — Я бы умер, если бы тебя потерял. Ты моя жизнь, Милк-Милк.
От его слов, хочется плакать. Чувство вины из-за того, что скрыла сына, пожирает меня изнутри.
— Паш, я…
— Не надо, — обрывает меня, — давай не будем о плохом. Оставим в покое всё, что было раньше. Просто скажи, ты всё ещё любишь меня?
Вопрос немного шокирует. Вспоминаю про Влада и непроизвольно смотрю на дверь.
— Забудь о нём, — Пашка машет рукой в том же направлении, — есть только ты и я. Ответь, ты любишь меня?
— Всегда, — отвечаю на одном дыхании.
Улыбка на лице Пашки, заставляет и меня улыбнуться. Желанные губы в один миг прикасаются к моим пересохшим в коротком поцелуе.
Дверь палаты немного отворяется.
— Время, — оповещает врач, опасливо просунув голову внутрь.
— Уже ухожу, — цедит Пашка сквозь зубы. Встаёт со стула, моя рука соскальзывает с его волос, проводя по шее. — Отдохни, — наигранно грозно говорит мне парень, — я буду здесь.
Целует мои губы, щеки. Дарит поцелуй моим рукам, буквально каждому пальцу, и я дрожу. Хватаю ртом воздух, цепляюсь за его руку, останавливая, хочу что-то сказать, но не могу подобрать слов.
— Не надо Милк-Милк, — опережает меня Пашка, вновь наклоняясь и целуя меня в лоб. — Ничего не говори. Просто больше не пугай меня так, — выдавливает горькую улыбку. — Ты мой мир, прости, что так долго не говорил тебе этого.
Чувство вины пожирает меня почти физически.
«Сын, у нас есть сын», — слова так и не обретают форму.
Пашка идёт к двери, оборачивается. Лукавая улыбка озаряет его лицо:
— Знаешь? У нас замечательный сын, Милк-Милк. И я никому не отдам ни тебя, ни его.
Эпилог
Полгода спустя
Милла
