Великие рыбы - Сухбат Афлатуни

В 1998-м папа Иоанн Павел Второй во время своего визита в Хорватию причислит кардинала Степинаца к лику блаженных. Как мученика…

Алавук Йованка, сербка (1902–1942, Ясеновац)

Алавук Любан, серб (1915–1942, Ясеновац)

Алавук Радойка, сербка (1939–1942, Ясеновац)

Алавук Стана, сербка (1912–1942, Ясеновац)

Алавук Станко, серб (1935–1942, Ясеновац)

Алавукович Даница, сербка (1929–1942, Ясеновац)

Алавукович Душанка, сербка (1942–1942, Ясеновац)

…

Зло порождает зло.

Жестокость усташей порождала жестокость партизан. В 1945 году несколько тысяч разоруженных англичанами усташей, включая гражданских служащих, было убито сербскими партизанскими соединениями у Блайбурга. Несравнимо, конечно, с числом убитых усташами мирных сербов (от двухсот тысяч, по оценкам хорватской стороны, до восьмисот – по оценке сербской). И все же.

Ни о Ясеноваце, ни о Блайбурге все годы правления Тито нельзя было даже заикаться. Коммунисты создавали единую Югославию, в которой и сербам, и хорватам нужно было снова жить вместе и строить светлое будущее… Для чего бередить незажившие раны?

Зло порождает зло. Ровно через пятьдесят лет, в начале девяностых, кровавое колесо завертится снова. Хорваты будут убивать сербов, сербы – боснийцев, боснийцы – сербов, сербы – хорватов… Снова, как за полвека до этого, сыграет свою роль Германия. Признает независимость Хорватии и Словении – еще до проведения в них референдумов об отделении.

Загреб пригласит остатки усташей, доживавших в эмиграции, вернуться в страну, станет выплачивать им пенсии. Даже некоторые улицы были переименованы в честь усташских главарей. Например, того самого Будака, который заявлял, что для сербов, цыган и евреев найдется три миллиона пуль…

Ясеновацкий мемориал – единственный из оставшихся, не уничтоженных в годы независимости, – простоит заброшенным до начала двухтысячных. Может, простоял бы и дальше, если бы им постоянно не интересовались исследователи холокоста…

С середины двухтысячных прославление усташей в Хорватии официально прекращено. Но споры вокруг Ясеноваца не утихают.

«…Даже спустя шестьдесят пять лет хорваты с большой неохотой и контробвинениями включаются в разговор о местном холокосте и геноциде, – пишет с горькой иронией Меленко Ергович. – У них всегда виноват кто-то другой: немцы ли, которые принесли нацизм в Хорватию, как американцы кока-колу, а у несчастных хорватов не было выбора, поэтому и кока-колу стали пить, и нацизм применять на практике; или вина лежит на англичанах, которые в 1945 году в Австрии на поле близ Блайбурга предали усташей, бросив на произвол судьбы, а потом обвинили их в нацизме и в своих СМИ десятилетиями, вплоть до наших дней, раскручивали ложь о злодеяниях усташской державы и местного хорватского нацизма. Впрочем, мы же знаем, что ни нацизма, ни усташской державы как таковой вовсе не было, а хорваты в течение всей войны только и делали, что молились вместе с архиепископом Алоизием Степинацем и спасали евреев, хоть и не понимали толком от чего, от какой такой погибели должны были их спасать. Еще можно свалить вину на коммунистов, сербов, югославов и прочих к ним приближенных, они ведь только и знают, что все преувеличивают и рассматривают события, не принимая во внимание ни время, ни исторический контекст…»

Алавукович Жела, серб (1877–1942, Ясеновац)

Албахари Аврам, еврей (1938–1942, Ясеновац)

Албахари Хаим, еврей (1907–1942, Ясеновац)

Алекич Радосавка, сербка (1926–1942, Ясеновац)

Александрич Савета, сербка (1937–1941, Ясеновац)

Александрович Ана, сербка (1890–1942, Ясеновац)

Александрович Гане, серб (1933–1942, Ясеновац)

…

Его звали Вукашин.

Мы не знаем точно его фамилии, но это неважно. Он – Вукашин Ясеновацкий. В 1998 году он был причислен Сербской православной церковью к лику новомучеников, а через два года – внесен в святцы Русской православной церкви.

Мы не знаем точно, как проходила его жизнь в Ясеноваце, но это неважно. Одного пребывания в этом лагере было бы достаточно, чтобы считаться мучеником.

Мы не знаем и никогда не узнаем, где хранятся его святые мощи, но это неважно. Вся земля Ясеноваца стала огромным, гигантским мощевиком. Ибо честна пред Господем смерть преподобных Его.

Мария

12 января 1946 года страна жила своей обычной государственной жизнью.

В передовой статье «Правды» сообщалось о «неустанной заботе товарища Сталина, большевистской партии и советского правительства об укреплении колхозов и совхозов, о повышении жизненного уровня всего народа».

Наркомат молочной и мясной промышленности издал приказ № 31 об итогах Всесоюзного социалистического соревнования за декабрь 1945 года.

В Москве начались финальные матчи первенства по хоккею; в первой же встрече «Спартак» победил московское «Динамо» со счетом 1: 0…

В тот же день, 12 января 1946 года, произошло еще одно событие.

Было оно неприметным, неторжественным и лишенным не то что всесоюзного, но даже самого захудалого районного значения.

О нем не сообщалось в газетах и не объявлялось по радио. Было бы даже странно, если бы среди маршей и бодрых новостей вдруг сообщили об этом. И вообще, кроме нескольких усталых голодных людей, это событие вряд ли кто заметил.

А случилось вот что. В день, когда советские любители хоккея следили за напряженной борьбой между «Спартаком» и «Динамо», а наркомат мясной и молочной промышленности докладывал об итогах соцсоревнования, скончалась в СССР незаметная старуха Мария Данилова.

Скончалась она в одном из исправительно-трудовых лагерей, хотя где – в бараке или в лазарете, – неизвестно; да и название лагеря нигде не значится.

Как отнеслись к этому привычному для лагерной жизни происшествию бывшие при этом люди, тоже неизвестно. Поискали, должно быть, у старухи пульс и не нашли; послушали сердце – тоже тишина… После чего сняли отпечатки пальцев, как то требовалось для документа.

Должно было быть оповещено и лагерное начальство, чтобы сделать нужную запись и снять умершую со скудного лагерного довольствия. Наконец, должен был прийти кто-то из похоронной бригады. Обычно это были уголовники, имевшие к покойникам свой интерес: обыскивали одежду и оглядывали рот, нет ли золотых коронок… Потом скидывали в ров, присыпали мерзлой землей и слегка притаптывали сверху.

А ведь могла она, Мария Федоровна Данилова, и жить получше, и умереть покрасивее. И происхождение у нее по советским понятиям было самым что ни на есть подходящим, рабочим. Родилась в семье ткача Федора Усачева 25 февраля 1884 года в Юхнове, во Владимирской губернии. И дальнейшая биография тоже вполне соответствовала, прямо хоть в рамку бери. Отучилась в сельской школе, работала мотальщицей и ткачихой. А в 1918 году и в