Алексей Писемский - Люди сороковых годов
- Ты, надеюсь, у нас обедаешь? - сказала она ему.
- Если позволите, - отвечал Павел.
- Пожалуйста, попросту, по-деревенски, - подхватил генерал и дружески пожал ему руку.
- Ну, а я уж сделаю немножко свой туалет, - сказала, немного покраснев, Мари и ушла.
Вихров остался вдвоем с генералом и стал с ним беседовать.
- Ваша служба лучшая из военных - ученая, - сказал он.
- Да, - произнес генерал с важностью.
- У вас прежде математике в корпусах прекрасно учили, и прекрасно знали ее офицеры.
- Отлично знали, - подтвердил и генерал, - все, знаете, вычисления эти...
- Какие вычисления? - спросил Вихров, думая, что Эйсмонд под этими словами что-нибудь определенное разумеет.
- Вычисления разные, - отвечал генерал.
Павел понял, что это он так только говорил, а что математику он, должно быть, совсем забыл.
- Сама служба-то приятнее, - продолжал он, - потому что все-таки умнее, чем простая шагистика.
- Конечно! - согласился генерал. - Зато для кармана-то тяжеленька, совершенно безвыгодна!
- Это почему? - спросил Вихров, не зная еще, что, собственно, генерал разумеет под выгодой.
- Да потому, что если взять того же батарейного командира, конечно, он получает довольно... но ведь он всех офицеров в батарее содержит на свой счет: они у него и пьют и едят, только не ночуют, - в кармане-то в итоге ничего и не осталось.
Этими словами Эйсмонд просто возмутил Вихрова. "Сам ворует, а с другими и поделиться не хочет!" - подумал он.
- А что же, в армейских полках разве выгоднее быть командиром? - сказал он вслух, желая вызвать генерала еще на большую откровенность.
- Там выгодней гораздо! - подхватил тот. - Там полковой командир тысяч двадцать пять, тысяч тридцать получает в год, потому там этого нет: офицеры все вразброд стоят.
- Но вы сами согласитесь, - заметил Вихров, - что эти тридцать тысяч те же взятки!
- Какие же взятки? - воскликнул генерал. - Нет-с, совсем нет-с! Это хозяйственная экономия - это так!.. Вы знаете что, - продолжал Эйсмонд несколько уже даже таинственно, - один полковой командир показал в отчете в экономии пять тысяч... его представили за это к награде... только отчет возвращается... смотрят: представление к награде зачеркнуто, а на полях написано: "Дурак!".
- Это уж немножко странно, - сказал Вихров.
- Нет-с, не странно! - возразил генерал. - Вы согласитесь, что полковой командир может и сэкономить, может и не сэкономить - это в его воле; а между тем, извольте видеть, что выходит: он будет сдавать полк, он не знает еще, сколько с него будущий командир потребует, - что же, ему свои, что ли, деньги в этом случае прикладывать; да иногда их и нет у него... Потом-с вдруг говорят: переменить погончики такие-то. Министр военный говорит: "Нужно отнестись к министру финансов". - "Не нужно, говорят, пусть полковые командиры сделают это из экономических сумм!" Значит, само начальство знает это.
"Вот, внуши этому человеку, что честно и что нечестно!" - думал Павел, слушая генерала.
Мари наконец кончила свой туалет и пришла к ним. Она заметно оделась с особенной тщательностью, так что генерал даже это заметил и воскликнул:
- Как вы интересны сегодня!
Павел тоже с удовольствием и одобрительно на нее смотрел: у него опять уже сердце забилось столь знакомым ему чувством к Мари.
Вслед за матерью вошел также и сынишка Мари, в щегольской гарнитуровой рубашке и в соломенной шляпе; Мари взяла его за ручонку.
- Пока на стол накрывают, не хотите ли, cousin, прогуляться? - сказала она Павлу.
Тот этому очень обрадовался; генерал же пошел делать свой туалет: он каждодневно подкрашивался немножко и подрумянивался.
Мари, ребенок и Павел пошли по парку, но прошли они недалеко и уселись на скамеечке. Ребенок стал у ног матери. Павлу и Мари, видимо, хотелось поговорить между собой.
- Я слышала, - начала Мари тихим и неторопливым голосом, - что нынче всю зиму жила здесь Клеопатра Петровна.
- Жила, - отвечал Павел односложно.
- Ты видался с ней часто? - спрашивала Мари, как бы ничего по этому поводу не зная.
- Очень часто, - отвечал Павел.
- Где же она теперь?
- Она теперь уехала к мужу.
- Опять? - спросила Мари как-то уж насмешливо.
Павел весело и добродушно смотрел на нее.
- Послушайте, кузина, - начал он, - мы столько лет с вами знакомы, и во все это время играем между собой какую-то притворную комедию.
Мари вдруг вся вспыхнула.
- Почему же притворную? - спросила она.
- Притворную! Прикажете разъяснить вам это?
- Разъясните! - сказала Мари и потупилась, а вместе с тем с губ ее не сходила немножко лукавая улыбка.
- Во-первых, бывши мальчиком, я был в вас страстно влюблен, безумно, но никогда вам об этом не говорил; вы тоже очень хорошо это видели, но мне тоже никогда ничего об этом не сказали!
Мари слушала его, и Вихров только видел, что у ней уши даже при этом покраснели.
- Теперь та же самая комедия начинается, - продолжал он, - вам хочется спросить меня о Клеопатре Петровне и о том, что у меня с ней происходило, а вы меня спрашиваете, как о какой-нибудь Матрене Карповне; спрашивайте лучше прямо, как и что вам угодно знать по сему предмету?
- И ты скажешь мне откровенно? - спросила Мари, взмахнув на него свои голубые глаза.
- Все откровенно скажу, - отвечал Павел искренно.
- Что же ты, влюблен в нее очень?
- То есть я любил ее очень.
- А теперь - что же?
- Теперь - не знаю.
- Как не знаешь? - спросила Мари.
- Так, не знаю: перед отъездом ее в деревню я очень к ней охладел, но, когда она уехала, мне по ней грустно сделалось.
- Что тебе мешает? Поезжай сам за ней в деревню!.. - И на лице Мари, как легкое облако, промелькнула тень печали; Павел и это видел.
- В деревню я не поеду, потому что это может рассердить и огорчить ее мужа.
- Муж ее, я слышала, скоро умрет, и ты можешь сейчас же жениться на ней.
- Нет, я не женюсь на ней, - возразил Павел.
- Отчего же? - спросила Мари как бы с удивлением.
- Во-первых, оттого, что она старше меня годами, а потом - мы с ней совершенно разных понятий и убеждений.
- О, она, разумеется, постарается подражать всем твоим понятиям и убеждениям.
- Не думаю... - произнес протяжно Павел.
Разговор на несколько времени приостановился; Павел, видимо, собирался с мыслями и с некоторою смелостью возобновить его.
- Вот видите-с, - начал, наконец, он, - я был с вами совершенно откровенен, будьте же и вы со мной откровенны.
- Да в чем же мне с тобой быть откровенной? - спросила Мари, как будто бы ей, в самом деле, решительно нечего было скрывать от Павла.
- А в том, например, что неужели вы никогда и никого не любили, кроме вашего мужа? - проговорил Вихров неторопливым голосом.
Мари несколько мгновений молчала; видимо, что она обдумывала, как отвечать ей на этот вопрос.
- Никого! - произнесла она, наконец, с улыбкой.
- Не верю! - воскликнул Павел. - Чтобы вы, с вашим умом, с вашим образованием, никого не любили, кроме Евгения Петровича, который, может быть, и прекрасный и добрый человек...
- Никого не любила! - поспешила перебить его Мари.
- И впредь не полюбите?
- Постараюсь, - сказала Мари.
- И что же, все это для исполнения священной обязанности матери и супруги? - спросил Павел.
- Для исполнения священной обязанности матери и супруги, - повторила за ним немножко комическим тоном и Мари.
- Только для этого, не больше?
- Только для этого, не больше, - повторила еще раз Мари.
- Ну, а мне больше этого и знать ничего не надо! - произнес Павел.
- Ничего? - спросила Мари.
- Ничего, потому что я теперь уже все знаю.
Мари опять немножко лукаво улыбнулась и встала.
- Пора, однако, пойдем обедать! - сказала она.
Павел последовал за ней. За обедом генерал еще больше развернулся и показал себя. Он, между прочим, стал доказывать, что университетское образование - так себе, вздор, химера!
- Чему там учат? - говорил он. - Мне один племянник мой показывал какой-то пропедевтик[66]! Что такое, скажите на милость!
Вихров усмехнулся немного.
- Да и в корпусах, я думаю, тому же самому учат, - проговорил он.
- Э, нет! - воскликнул генерал. - В корпусах другое дело. Вон в морском корпусе мальчишке скажут: "Марш, полезай на мачту!" - лезет! Или у нас в артиллерийском училище: "Заряжай пушки - пали!" - палит! Есперка, будешь палить? - обратился он к сынишке своему.
- Буду, - отвечал тот, шамша и тяжело повертываясь в креслицах.
Что этими последними словами об морском корпусе и об артиллерийском училище генерал хотел, собственно, сказать - определить трудно. Вихров слушал его серьезно, но молча. Мари от большей части слов мужа или хмурилась, или вспыхивала.
III
