Алексей Писемский - Люди сороковых годов
- Будет?
- Будет! А то хуже избалуете. Вы когда думаете в деревню-то ехать?
- Ехать-то мне, - начал Павел, - вот ты хоть и не хочешь быть мне отцом, но я все-таки тебе откроюсь: та госпожа, которая жила здесь со мной, теперь - там, ухаживает за больным, умирающим мужем. Приеду я туда, и мы никак не утерпим, чтобы не свидеться.
- Где уж тут, утерпите ли... Господа тоже ведь избалованы насчет этого.
- Да, - подтвердил Павел, не вслушавшись в последние слова Макара Григорьева, - а между тем это может страшно ей повредить, наконец встревожит и огорчит умирающего человека, а я не хочу и не могу себе позволить этого.
- Нет, вам не надо туда ездить, - решил и Макар Григорьев, - пустое дело - бросить вам все это надо; может быть, здесь невесту настоящую, хорошую, с приданым найдете!
- Ах, кстати, - перебил его Павел, вспомнив при слове "с приданым" о деньгах, которыми так великодушно снабжал его Макар Григорьев в продолжение последнего времени, - не угодно ли вам принять от меня мой долг!
И с этим словом он вынул из сахарной бумаги один билет приказа и подал его Макару Григорьеву.
- Ну, что, успеете еще! - произнес было тот.
- Бери! - повторил Павел настоятельно.
Макар Григорьев усмехнулся только и положил билет в карман.
- Удивительное дело - какие нынче господа стали, - проговорил он, продолжая усмехаться.
- А что? - спросил Павел.
- Да так! Совсем не то, что прежние, - отвечал Макар Григорьев, бог знает что желая тем сказать, и ушел.
II
ОПЯТЬ ЭЙСМОНДЫ
Нельзя сказать, чтоб полученное Вихровым от отца состояние не подействовало на него несколько одуряющим образом: он сейчас же нанял очень хорошую квартиру, меблировал ее всю заново; сам оделся совершеннейшим франтом; Ивана он тоже обмундировал с головы до ног. Хвастанью последнего, по этому поводу, пределов не было. Горничную Клеопатры Петровны он, разумеется, сию же минуту выкинул из головы и стал подумывать, как бы ему жениться на купчихе и лавку с ней завести.
Чтобы кататься по Москве к Печкину, в театр, в клубы, Вихров нанял помесячно от Тверских ворот лихача, извозчика Якова, ездившего на чистокровных рысаках; наконец, Павлу захотелось съездить куда-нибудь и в семейный дом; но к кому же? Эйсмонды были единственные в этом роде его знакомые. Мари тоже очень разбогатела: к ней перешло все состояние Еспера Иваныча и почти все имение княгини. Муж ее был уже генерал, и они в настоящее время жили в Парке, на красивой даче.
- Ну, Яков, завтра ты мне рысачка получше давай! - сказал Вихров, когда Яков вечером пришел в горницу чай пить. Павел всегда его этим угощал и ужасно любил с ним разговаривать: Яков был мужик умный.
- Дадим-с, - отвечал тот.
- Завтра мы с тобой поедем в Парк к одной барыне-генеральше; смотри, не ударь себя лицом в грязь, - продолжал Вихров и назвал при этом и самую дачу.
- Слушаю-с, - проговорил Яков и на другой день действительно приехал на таком рысаке, в такой сбруе и пролетке, что Павел вскрикнул даже от удовольствия.
- Ну-с, Яков Петрович, - сказал он, усаживаясь в пролетке, - какого это завода конь?
- Мосоловского, - отвечал Яков, сидя прямо и внимательно поглядывая на лошадь, которая сердито рыла копытом землю.
- Трогай! Надеюсь, что на Тверской мы всех перегоним, - проговорил Павел.
Яков тронул: лошадь до самой Тверской шла покорной и самой легкой рысцой, но, как въехали на эту улицу, Яков посмотрел глазами, что впереди никто очень не мешает, слегка щелкнул только языком, тронул немного вожжами, и рысак начал забирать; они обогнали несколько колясок, карет, всех попадавшихся извозчиков, даже самого обер-полицеймейстера; у Павла в глазах даже зарябило от быстрой езды, и его слегка только прикидывало на эластической подушке пролетки.
- Немного осталось впереди-то! - сказал Яков, выехав за заставу и самодовольно оборачиваясь к Павлу: впереди в самом деле никого не было.
- Чудная лошадь! - воскликнул тот, смотря на это благородное животное, которое опять уже пошло тихо и покорно.
- У другого бы не стала она этого делать! - произнес Яков.
- Отчего же? - спросил Павел.
- Оттого, что человека чувствует!.. Знает, кто ею правит!.. - И Яков снова щелкнул языком, и лошадь снова понеслась; потом он вдруг, на всех рысях, остановил ее перед палисадником одной дачи.
- Здесь, надо быть, - проговорил он. Яков знал Москву, как свои пять пальцев.
Павел взглянул в палисадник и увидел, что в весьма красивой и богато убранной цветами беседке сидела Мари за большим чайным столом, а около нее помещался мальчишка, сынишка.
Мари, увидев и узнав Павла, заметно обрадовалась и даже как бы несколько сконфузилась.
- Ах, вот кто! - проговорила она.
Павел на этот раз почему-то с большим чувством поцеловал ее руку.
- А это ваш малютка? - сказал он, показывая на мальчика, подходя к нему и целуя того.
Ребенок как-то при этом ласково смотрел на него своими голубыми глазенками.
- А Евгений Петрович? - спросил Вихров Мари.
- Он дома и сейчас придет! - ответила та. - Поди, позови барина, прибавила она стоявшему около беседки человеку.
Тот пошел.
Через несколько минут маленький, толстенький генерал, в летнем полотняном сюртуке, явился в сад; но, увидев Вихрова и вспомнив при этом, что вышел без галстука, стал перед ним чрезвычайно извиняться.
- Ничего, помилуйте! - говорил Павел, дружески пожимая ему руку.
- Все-таки мне совестно, - говорил генерал, захватывая себе рукой горло.
- Простит, ничего! - сказала ему и Мари.
Генерал наконец успокоился и сел, а Мари принялась сынишку поить чаем, размешивая хлеб в чашке и отирая салфеткой ему ротик: видно было, что это был ее баловень и любимец.
- Ты, однако, не был у покойного дяди на похоронах, - сказала она укоризненным голосом Вихрову.
- Я был болен, - отвечал тот.
- Н-ну! - сказала Мари.
- Что такое - ну? - спросил ее Павел.
- Знаю я, - отвечала Мари и немножко лукаво улыбнулась. - Михаил Поликарпович тоже, я слышала, помер.
- Помер! А Анна Гавриловна, скажите, жива? - прибавил Вихров после короткого молчания.
При этом вопросе Мари немного сконфузилась - она всегда, когда речь заходила об матери, чувствовала некоторую неловкость.
- Она вскоре же померла после Еспера Иваныча, - отвечала она, - тело его повезли похоронить в деревню, она уехала за ним, никуда не выходила, кроме как на его могилу, а потом и сама жизнь кончила.
- Вот это так любовь была! - проговорил Вихров.
- Д-да! - произнесла Мари печально. - Ты курс, надеюсь, кончил кандидатом? - переменила она разговор.
- Кандидатом, - отвечал Вихров.
- Какого же рода службе думаете вы себя посвятить? - отнесся к нему генерал.
- Никакой! - отвечал Вихров.
Генерал склонил при этом голову и придал такое выражение лицу, которым как бы говорил: "Почему же никакой?"
- По всем слухам, которые доходили до меня из разных служебных мирков, они до того грязны, до того преступны даже, что мне просто страшно вступить в какой-нибудь из них, - заключил Павел.
Добродушный генерал придал окончательно удивленное выражение своему лицу: он службу понимал совершенно иначе.
- Я не говорю об вашей военной, а, собственно, об штатской, - поспешил прибавить Павел.
- А, об штатской - это конечно! - произнес генерал.
- Тебе надобно сделаться ученым, как и прежде ты предполагал, - сказала Мари.
- Я им, вероятно, и буду; состояние у меня довольно обеспеченное.
- Вот-с за это больше всего и надобно благодарить бога! - подхватил генерал. - А когда нет состояния, так рассуждать таким образом человеку нельзя!
- Отчего же нельзя? - спросила Мари у мужа.
- Оттого, что кушать захочется - да-с! - отвечал генерал и самодовольно захохотал, воображая, вероятно, что он сострил что-нибудь.
- По-моему, лучше поденщиком быть, чем негодяем-чиновником, - заметила уже с некоторым сердцем Мари.
- Ну нет-с!.. Всякому человеку своя рубашка к телу ближе - хе-хе-хе! засмеялся опять генерал.
Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он посмотрел и на Мари. Та старательно намазывала масло на хлеб, хотя этого хлеба никому и не нужно было. Эйсмонд, как все замечали, гораздо казался умнее, когда был полковником, но как произвели его в генералы, так и поглупел... Это, впрочем, тогда было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти господа становились в этих чинах и больше высказывались...
Павел между тем все продолжал смотреть на Мари, и ему показалось, что лицо у ней как будто бы горело, и точно она была в каком-то волнении. Здесь я должен войти в глубину души этой дамы и объяснить довольно странные и в самом деле волновавшие ее в настоящую минуту чувствования. Павел, когда он был гимназистом, студентом, все ей казался еще мальчиком, но теперь она слышала до мельчайших подробностей его историю с m-me Фатеевой и поэтому очень хорошо понимала, что он - не мальчик, и особенно, когда он явился в настоящий визит таким красивым, умным молодым человеком, - и в то же время она вспомнила, что он был когда-то ее горячим поклонником, и ей стало невыносимо жаль этого времени и ужасно захотелось заглянуть кузену в душу и посмотреть, что теперь там такое.
