Иван Мележ - Люди на болоте (Полесская хроника - 1)
Боль в челюсти, во рту, во всей затуманенной голове, неудача прибавили Василю ярости. Обида, все обиды, что давно жгли, ждали отплаты, теперь мигом ожили, загорелись с новой силой, наполнили одним желанием: достать, размолотить эту ненавистную морду с чубом.
Откуда-то налетел старый Глушак, рванул руку с кнутовищем.
- Ты что это, вонь?! Брось!!
Чуть не вывернул руку. Откуда и сила у старика нашлась, еще немного - и согнул бы Василя. Спасибо матери, выручила - бросилась к Корчу, вцепилась в плечо, затрясла, запричитала, и старик отпустил парня.
Возле Евхима оказался вдруг брат его Степан. Но вместо того чтобы помочь Евхиму, почему-то потянул его назад, - чубатый сразу рассвирепел, ударил Степана по лицу.
Вышло так, что Евхиму пришлось драться не только с Василем, но и с братом!
Наконец Василь улучил момент - треснул Евхима кнутовищем по голове так, что тот заревел. Ошалевший от боли, чубатый оторвался от Степана и, как разъяренный дикий кабан, не остерегаясь ничего, кинулся к Василю. Василь мельком заметил налившиеся кровью, беспощадные глаза, почувствовал, что Евхим жаждет не мести - смерти его.
Убьет, не побоится ничего. Такая дикая ярость кипит в нем, по глазам видно. Василь отскочил, еще раз ударил кнутовищем по голове. Ударил так, что от толстой дубовой палки остался в руке только кончик.
- Ах т-ты!.. - Евхим схватился за голову, снова, с еще большей яростью, ринулся на Василя. Василь замолотил по ненавистной морде остатком кнутовища, кулаком, но отбиться не смог. Евхим схватил за воротник, навалился. Вагиль рванулся, пробуя высвободиться, - Евхим не устоял, и они упали. В следующее мгновенье оба катались по стерне, по свежей пашне, кровенили один другому лица, рвали в клочья рубашки
Глушак вырвался наконец из рук Дятлихи, бросился на помощь Евхиму, вцепился в голову Василя, стараясь прижать ее к земле. В то же время Степан схватил брата за плечо, за руку, стал изо всех сил тянуть от Василя...
Дятлиха снова напала на старика, но, увидев окровавленное лицо сына, услышав, как он хрипит, с ужасом, в отчаянии вскочила, забегала взглядом по полю, запричитала:
- Боже!.. Люди!.. Спасите-е!! Убива-а-ют!!
Она побежала навстречу куреневцам, услышавшим ее крик. Бежала и все причитала, торопила:
- Убивают!! Убивают!! Спасите!!
Отбежала недалеко, спохватилась, снова бросилась к сыну. Отбиваясь от нее, Глушак заметил мужчин, подбегавших с Миканором впереди, согнулся терпеливо, покорно.
Терпел удары осатаневшей Дятлихи, пока она не оставила его, не вцепилась в Евхима.
- Вот черти, как с ума сошли, - пожаловался по-стариковски Глушак, когда люди подбежали. - Тащите их, дурней этих!.. Степанко, отойди! Без тебя теперь обойдутся!..
Мужчины, среди которых был и Ларивон, бросились разнимать дерущихся. Степан сам отступил. Дятлиху также легко оттянули, а Василь и Евхим не давались, хватали, молотили один другого кулаками, хрипели, угрожали.
- Эх, вояки! - загибал назад Евхиму руку Миканор. - Не выпускай! приказал он Хоне, державшему Евхима сзади.
- Как черти! Недолго и до смерти!.. - бегала вокруг испуганная Сорока. Она кричала, созывала: - Сюда! Убивают!
В горячке Василь Андрею Рудому, который отрывал его от чубатого, так двинул в челюсть, что тот застонал и отскочил, со страхом щупая челюсть ладонями...
Семеро мужчин едва разняли их. Но и после этого с трудом могли удержать: Евхим и Василь стремились снова сцепиться, рвались один к другому, кричали:
- Ну, гляди ж, попадись теперь, удод! Поймаю где-нибудь!
- Сам гляди, хряк! Чтоб... сам не попался!..
- Эх, брандспойта нету с холодной водой! - сказал Хоня. - Чтобы остудить.
Мать ломала руки, причитала возле Василя, как возле покойника:
- А сыночек мой!.. А божечко!.. А что ж они с тобой сделали!.. Дитятко ж ты мое!..
- Евхимко, будь хоть ты умный! - советовал сыну старый Глушак. Все по его виду могли судить, как их обидели.
И как ему не нужна беда эта - только разве он виноват? ..
Дятлиха возмутилась:
- Ах ты гнилая зараза! "Умный"! Бить помогал, а теперь - умный! - Она заголосила- - Сыночек ты мой!..
- Не трогай, Евхимко! Беды не оберешься! Видишь!.. - терпел неправду от Дятлихи Глушак. - Сами начали и сами же винят.
Но Евхим не слушал ничего, грозился:
- Смочишь еще землю кровью, удод!..
- Корч поганый! Сам смотри!..
Народу вокруг собиралось все больше. Подошли Дубодел и Зубрич, протиснулись вперед. Дубодел - решительно, важно.
Зубрич - мягко, осторожно.
- Что тут такое? - строго окинул глазами Василя, Евхима и остальных Дубодел.
- Еще немного - так поубивали б друг друга! - выскочила вперед Сорока. По тому, как она сказала это, как покачала головой, видно было: такой ужас, такой ужас!
- Почему это произошло? - Дубодел взглядом приказывал Василю отвечать.
Кровь текла Василю в глаза. Он оттолкнул, мать, которая лезла помочь, вытер лоб черной ладонью, почувствовал, как щемит рваная кожа. Боль сменилась обидой, злобой, которые жгли теперь, кажется, еще сильнее, чем до драки.
Ответил за него старый Глушак:
- Чужое поле хотел захватить силой! Против советского закона! Против сельсовета!..
- Сразу уж и против советской власти! - ехидно подхватил Миканор.
- Не против! - отозвался Василь.
- А если и против! Если бы и вспахал сам! - набросилась на Глушака Дятлиха. - Так за это бить надо? Убивать до смерти?
- Никто его не убивал! Сам он Евхима чуть на тот свет не отправил!
- Сам? - Дятлиха запричитала, заголосила как только могла. Все понимали, что своими причитаниями она пробует защитить, спасти сына.
- Замолчите, тетка! Еще не знаете, что будет! - попробовал успокоить ее Хоня, но она запричитала еще сильнее.
Зайчик улучил момент, весело вставил:
- Вот и начался, деточки, передел!
Засмеялся только Ларивон. Но и он тут же взглянул на Евхима и смолк. Никому больше Зайчикова шутка, видно, не показалась смешной.
5
- Может, они пускай идут по хатам, - сказал Дубоделу и уполномоченному Миканор. - Потом разберемся. А то ведь - начали работу, собрали столько народу. К делу надо вернуться...
- Правильно! Время дорого! - поддержал его уполномоченный, и Дубодел со всей строгостью приказал Василю и Евхиму:
- Завтра явитесь в сельсовет! Рано! На расследование!
- Я только должен на несколько минут задержать их, - вмешался опять вежливо и вместе с тем строго - уполномоченный. - Для предварительного выяснения обстоятельств и причин. - Он кивнул Миканору и Дубоделу: Продолжайте пока без меня.
Как только люди начали расходиться, Дятлиха, притихшая было, услышав, что говорят о судьбе Василя, опять запричитала. Зубрич, как мог, наспех допросил ее, перебивая, кивая в знак согласия: так, так, понятно, - мягко сказал, что она может идти. Дятлиха, однако, не послушалась, начала причитать снова, и уполномоченный пригрозил, что плачем своим она только помешает справедливо разобраться в поступке сына. Повредит сыну...
Вслед за этим уполномоченный так же, догадливо кивая головой, быстро допросил Степана и старого Глушака и разрешил обоим уйти. Но и они, как и мать Василя, в деревню не пошли, отступили на каких-нибудь сто шагов и остановились, наблюдая за тем, что будет дальше...
Они не слышали, что говорил уполномоченный Василю и Евхиму. Но, казалось им, держался он с обоими иначе: не кивал в ответ, засунув руки в карманы, выпрямился важно, строго и все будто чем-то угрожал, немилостивый, неподступный. И Дятлиха и Глушак не на шутку тревожились.
Зубрич, оставшись с Василем и Евхимом, заговорил не сразу. Засунув руки в карманы, внимательно, как-то пронизывающе, рассматривал сначала одного, потом другого и не спешил выкладывать, что таилось в его голове. Долгодолго, казалось обоим, молчал - аж терпеть трудно было это молчание.
- Ну-с, значит, так, - разжал наконец губы уполномоченный, - сами начали землеустройство!,. Т-так!..
Евхим возразил:
- Я не начинал... Он ко мне полез, я только за свое добро вступился!..
- Было твое! Полдесятины теперь мои!,. Полдесятины мне выделили!..
- Эти тебе выделили?
- А какие! Может, те, что ты сам выберешь?
Зубрич отрезал строго, жестко:
- Прекратить спор! Тут не дискуссия! Я допрашиваю вас, и будьте добры слушать меня! И отвечать тогда, когда я спрошу. - Он взглянул на Василя, вдруг ударил вопросом: - Сидел уже?
У Василя похолодело в груди.
- Ну, чего молчишь?
- М-меня отпустили!..
- Ненадолго, видно!.. - Василь смотрел, не узнавал уполномоченного: куда девалась улыбка? Не лицо, а камень. - Снова захотел туда?!
Василь был сражен.
- Все равно! - возмущался уполномоченный. - Что хочу, то и беру! Законы ему - ничто! Ноль!.. Советские законы не для него писаны!.. Анархизм полный! Не анархизм, а разбой!
Разбой среди бела дня! Открытый бандитизм!..
- Я не... бандит!..
- Не бандит, так прислужник бандитский!
- И не... прислужник...
- Мы всё помним! Мы не забыли, как вы Маслака водили под окна советских депутатов.
