Шанс его жизни - Софи Астраби
– Ты здесь живешь?
– Тут где-то должен быть большой конверт, – говорит она, запуская двигатель. – Возможно, под твоим креслом. Можешь посмотреть?
Станислас осторожно проводит рукой по полу машины.
– Этот? – говорит он, показывая свою находку.
– Да.
– Что мне с ним делать?
– Засунь его в мою сумку. Всё? Ты пристегнулся?
Не дожидаясь ответа, она трогается с места.
⁂
Сарра паркуется перед небольшим трехэтажным зданием, расположенным за квадратом травы с несколькими выжившими цветами. Ступеньки ведут к старой деревянной двери, возле которой висит домофон с тремя табличками. На одной из них указано имя – Станислас Желен.
Здание узкое и кажется зажатым между двумя большими домами, которые вот-вот проглотят его. Улица пустынна. Поблизости никого, не слышно даже шума машин.
– Давай перейдем на ту сторону улицы, – говорит Сарра.
Она прислоняется к невысокой стене, скрещивает руки и поднимает лицо к небу, чтобы поймать солнечный луч.
– И что дальше?
– Ждем.
Помедлив несколько секунд, Станислас прислоняется рядом с ней.
– Что заставило тебя вернуться в Дижон?
– Жизнь, – отвечает она, не открывая глаз.
– Сарра…
– Я расскажу тебе. Но не сейчас. Я… я не готова, – вздыхает она.
Их разговор прерывает металлический лязг. Из-за угла появляется старушка с сумкой-тележкой. Сарра мигом выпрямляется и бросается к ней.
– Подождите, я вам помогу!
Станислас наблюдает, как она одной рукой хватает тележку, взбегает по ступенькам, оставляет покупки перед дверью, возвращается, подбирает выпавший лук-порей, снова поднимается, опять спускается, протягивает руку женщине, поддерживает ее на каждой ступеньке, заставляет себя притормозить, улыбается, дает ей вставить ключ в замочную скважину, ждет, улыбается, придерживает дверь, пропускает ее, входит вслед за ней, выглядывает, машет Станисласу, беззвучно выговаривает «давай быстрее» и «третий этаж», указывает пальцем наверх и исчезает.
Он подчиняется – не знает почему, но подчиняется. С тех пор как он снова увидел эту девушку, он делает все, что она скажет. Он поднимается по лестнице, считая ступеньки. Его это успокаивает. Поэтому он считает. У входной двери в квартиру к нему присоединяется Сарра.
– Ну, и что теперь? Что будем делать? – спрашивает он.
– Я видела один ролик, – говорит она.
Она проводит рукой по двери и думает.
– Это дверь с трехточечной системой запирания. Дверной блок с защитой от отжимов и бронированной ручкой.
– И?
– Дверь просто захлопнули, – добавляет она с уверенностью человека, который на самом деле ничего не знает.
Она тут же достает из сумки тот самый большой конверт. Движения ее стремительны, но Станислас успевает заметить, что в нем лежат рентгеновские снимки. Сарра делает глубокий вдох и вставляет один из снимков в дверной косяк, одновременно надавливая на дверь. После нескольких беспорядочных манипуляций дверь открывается.
⁂
– А если бы ее не просто захлопнули? Что бы мы делали?
– Не знаю. Я никогда не составляю списков из «если».
Станислас смотрит на нее. Он сам только этим и занимается. Списки. У него даже есть список списков, которые он хотел бы составить, и в том числе список «если». Эти «если», кстати, сводят его с ума, а порой мешают принимать решения. А что, если? А что, если он пойдет по этой дороге, а не по другой и ветка дерева упадет ему на голову? Что, если он попросит мать забрать для него посылку, а по дороге ее собьет машина? Что, если он в последнюю минуту согласится пойти на концерт, а там какой-нибудь сумасшедший захочет всех убить? Он иногда так рассуждает. Часто.
Они стоят на пороге, но никто из них не осмеливается ступить внутрь. Паркет может скрипнуть, и шум напомнит им, что они оскверняют это место. Но в тишине их нерешительности слышится тиканье часов, и Станислас наконец делает шаг вперед. Он ненавидит этот звук, который погружает его в скуку воскресных дней его детства, в эти бесконечные часы ожидания, когда пройдет время. Механизм маятника или двигатель болида «Формулы-1», который часами крутится по трассе, – стоит ему подумать об этом, и у него появляются признаки панической атаки.
– Ничего не трогаем, хорошо?
– Конечно, – отвечает она, осторожно ставя на место деревянную коробку.
Небольшая гостиная, красный диван, синее кресло, желтые подушки. Грань между хорошим и плохим вкусом, узкая граница, созданная теми, кто принимает решения за других. На белом деревянном столике брошено несколько журналов, полки заставлены безделушками. Всем тем, что Станислас всегда считал бесполезным хламом.
– Наверное, он был не очень разговорчивым, – говорит Сарра.
– Почему ты так решила?
– Вон, смотри. Саксофон.
– И что?
– Не знаю, но часто ли тебе доводилось беседовать с саксофонным мундштуком во рту?
– Нет, но я и не играю на саксофоне, – отвечает Станислас. – Было бы глупо специально засовывать мундштук в рот, чтобы разговаривать с людьми.
Она долго смотрит на него, потом отворачивается.
Станислас продолжает осмотр и направляется к холодильнику. Он разглядывает карточки, прижатые магнитами: рождение, свадьба, открытка из Таиланда, еще одна – из французских Ландов. Четыре фотографии из фотобудки: мужчина и женщина, она с коротким каре и длинной линией подводки глаз. Должно быть, это Эмили.
– Недавно вместе, – говорит Сарра, глядя через плечо на четыре фотографии. – Меньше года.
– Сомневаюсь.
– Точно, точно. Вот дата. Семь месяцев назад. Видишь, как он смотрит на нее на последнем снимке? И потом, они целуются на самой первой фотографии. Если люди целуются с первой вспышкой, значит, они влюблены настолько, что забыли, как глупо они выглядят. А если они целуются на последнем снимке, это говорит о том, что они подошли к концу съемки и только тогда вспомнили: «А что, давай на этот раз поцелуемся». Разум напоминает, что нужно сделать.
– Она беременна…
– Не обязательно быть вместе целую вечность, чтобы решить завести ребенка.
Она открывает дверцу холодильника.
– Холодное шампанское. Тысяча поводов для праздника. Точно, отношениям меньше года.
⁂
В углу гостиной Станислас замечает на полке стеклянный графин. Внутри десятки и десятки кусочков бумаги одинакового размера. С большой осторожностью, стараясь не коснуться края, Станислас достает кончиками пальцев один из них. Это прошлогодний лотерейный билет, на котором нет ничего, кроме одной строки из шести чисел. Он снова запускает руку в кувшин – на этот раз это билет от субботы четырнадцатого сентября тринадцатого года, и снова одна строка из тех же чисел. Он делает это снова и снова.
– Сарра, иди посмотри.
Она подходит к нему сзади.
– Я думала, что нельзя ничего трогать.
– Каждую субботу всю свою жизнь этот человек играл в лотерею, – говорит он, не обращая внимания на замечание. – Всегда на одни и те же номера.
Она берет один билет и читает вслух.
– Шесть, восемнадцать, девятнадцать, тридцать, сорок три, два.
– Ты думаешь, это что-нибудь значит?
– Дата рождения, свадьба, ребенок, второй ребенок, э-э-э… размер обуви и количество рук.
Станислас улыбается, но в глубине души эта находка его удручает.
– Что такое? – спрашивает она.
– Жизнь – всего лишь список из шести хороших воспоминаний.
Он обводит глазами комнату, и его взгляд натыкается на корзину с фруктами, в которой лежат яблоки, груши, бананы.
– Шесть хороших воспоминаний, затерянных среди бесконечного множества плохих, – заключает он.
⁂
– Ты просто зануда и нытик, – говорит она.
Они бок о бок идут к машине.
– Ерунда.
– Еще какой нытик.
– А чему радоваться, Сарра?
– Каждую секунду в мире умирает один целый и восемьдесят одна сотая человека. Это сто девять в минуту и почти сто пятьдесят семь тысяч в день. А если сложить за год, то получается примерно пятьдесят семь целых и три десятых миллиона смертей.
– Это я-то нытик?
Она пожимает плечами.
– Рождается больше.
Она открывает дверь машины и перед тем, как сесть, добавляет:
– И мне кажется, что смертность Станисласов Желенов довольно высока, а у тебя все очень даже неплохо.
18
1992–1993
Сарра выросла с матерью в маленькой квартире площадью в двадцать восемь квадратных метров на окраине Дижона. Автобус номер пятнадцать останавливался
