Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури
— Я пока только успел убедиться, что они бузят, — сказал я.
— Поговори с доверенным лицом, когда я уйду.
— Могу поговорить.
— Мы так отстаем от графика, что впору всех оставить работать сверхурочно, лишь бы только согласились. По крайней мере тех, кто на больших машинах. Нам предстоит такое выяснение отношений с клиентами, что уму непостижимо, как мы выпутаемся, — сказал он.
Я пообещал спросить у печатников, согласятся ли они поработать сверхурочно, поглядел мимо него в цех, он повернулся, взглянул через плечо, затем, вынув из нагрудного кармана очки, принялся просматривать наряды и сроки на них; просмотренное он бросал как попало на стол.
— Опоздали, опоздали, опоздали, — говорил он каждый раз, когда выпускал бумагу из рук. — Лет десять назад, — начал рассказывать Мартикайнен, — выстроили бы рабочих в ряд и спросили бы, кого из них работа не устраивает, дескать, кто не хочет работать, может идти прямо к кассе, за расчетом. Теперь так больше не сделаешь, — заметил он, и я согласился.
Он стал ругать радио и телевидение, мол, все время ведут такие сволочные передачи, что рабочие только и знай говорят, как их эксплуатируют работодатели, а ведь рентабельность фирмы такова, что, если не станут работать всерьез, придется всем не сегодня завтра убираться восвояси. Я предложил ему сигарету, он достал из кармана трубку, набил ее, раскурил и стал читать какой-то листок, который нашел на шкафу среди печатных образцов.
— Переговоры будут продолжены завтра утром, но ничего они не добьются, пока работа не пойдет нормальным темпом. Можешь им так и передать.
— Могу и передать, — сказал я.
— Будь старый директор жив, уж он-то в два счета навел бы порядок. Он якобы пил не просыхая, сколько об этом разговоров было! Ну и что? Он пил, он действительно пил, доставая для фирмы работу, но каждого человека в фирме он знал в лицо и по имени, знал их семьи, и каждую машину, и каждую кнопку на машине. Купив новую машину, он говорил: начинай печатать, а если не умеешь, пошел прочь. И других, более суровых воспитательных мер тогда не требовалось. Каждого заказчика он знал и ходил с ним по кабакам, а сын его только и умеет, что кататься со шлюхами, — сказал Мартикайнен.
— Ну, как-нибудь и на сей раз уладится, — сказал я.
Мартикайнен встал и объявил, что пойдет домой, но пообещал вечером еще позвонить; он вышел из «стекляшки» и прошел через печатный цех, ни на кого не глядя. Рабочие стояли и смотрели на него, а потом, собираясь группами, что-то обсуждали.
Я открыл дверь, крикнул Сиполе — доверенному лицу рабочих, — чтобы он пришел в «стекляшку», и оставил дверь открытой. Он что-то показал помощнику в машине, еще разок обмерил листы и затем направился ко мне. В будке я велел ему сесть, поглядел на его лицо, грудь и плечи, а он достал сигарету, не вынимая пачку из кармана спецовки, и закурил, пепельницу с края стола передвинул на середину.
— Погляди на эти наряды. Они все до единого просрочены, — сказал я.
— Сам знаешь ведь, в чем загвоздка, — ответил он.
— Не в загвоздке дело. Если работа не будет идти в нормальном темпе, ничего из переговоров не выйдет, — сказал я.
— Такой, стало быть, сюрприз?
— Никакой не сюрприз. Почитай трудовое соглашение, там все ясно сказано.
— Читано-перечитано.
— Прочти еще раз.
— Слышь, не надо меня учить, — сказал он.
По звукам, доносившимся из цеха, можно было определить, что половина машин опять остановилась. Я глянул сквозь стекло, подошел к двери и оттуда крикнул в цех. Печатники прокричали в ответ что-то непонятное. Я велел им пустить все машины, и вскоре несколько машин заработало. Я вошел обратно в будку, закрыл дверь и сел на стул у стола.
— Может, все-таки закончите выполнение этих заказов? А то из-за этого по всей фирме такая каша, что и не расхлебать, — сказал я.
— Тем больше оснований договориться. А за нами дело не станет, — пообещал Сипола.
— Зарплатой здесь распоряжаются другие. Мое дело — вот эта работа, — сказал я и кинул на стол перед Сиполой большую пачку зеленых нарядов в пленочных цапках. Он поглядел на них и разложил, как колоду карт перед игрой в покер, затем взял папку, поглядел ее, взял другую, отложил в сторону.
— Парочку, — согласился он.
— Да они все просрочены, все до одного, — сказал я.
— Ничего не поделаешь.
— А если поработать сверхурочно?
— При такой оплате? Не смеши, — сказал он.
Я взял наряды, лежавшие перед ним, и сложил их в порядке очередности выполнения на углу стола. Проверил дни недели в настольном календаре и в недельном графике печатных работ, который обнаружился в ящике стола поверх почасовых графиков. Сипола сидел молча, пепел с сигареты стряхивал на пол. Я спросил, а дома он тоже так делает, и он ответил, что да.
— Необходимо, чтобы большие машины поработали сегодня дополнительно после смены, тогда, может, хоть частично удастся разгрести завал, — сказал я.
— Лично мне не подходит. Насчет других не знаю. Ко мне вечером должны прийти гости, это уже давно было договорено, — пояснил Сипола.
— Какие еще гости? — удивился я.
— Имею и я право принимать гостей, а каких — тебя не касается. Я уже все угощение заготовил, оно испортится, — ответил Сипола.
— Водка не скиснет, — заметил я.
— Откуда ты знаешь, чем я собираюсь их угощать?
— Никто к тебе ночью не придет, не пудри мне мозги.
На это он всерьез рассердился и пустился рассуждать о вреде посменной работы для человеческого организма: желудок расстраивается, и с людьми приходится встречаться черт знает когда, и круг друзей все больше редеет из-за того, что он работает в такое дурацкое время.
Я ничего ему не ответил, курил и смотрел, что творится в цехе. Немного погодя спросил:
— Ты, стало быть, на сверхурочную работу не останешься?
— И речи быть не может, — сказал он упрямо.
— Придется, значит, просить других.
—
