Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури
Туури не отнесешь к писателям, которые в своем творчестве могли бы считаться последователями У. Фолкнера, сказавшего: «Мне безразличны факты... Факты — слишком хилое существо, ему нужны подпорки... они так тщедушны, что не отбрасывают теней». Теней в произведениях Антти Туури нет, но только потому, что каждый факт — действия, мысли, слова — взят в конкретной реальности. Именно факт, вернее, многообразие фактов становится объектом творчества писателя, и именно оно обуславливает достоверность происходящего, несмотря на то что в его книгах действия не так уж много.
Все жизненные процессы представлены в произведениях Туури в определенной взаимосвязи. Насколько труден этот художественный прием чисто технически, можно судить хотя бы по тому, что предметов и явлений великое множество. Отобрав и обозначив главные, необходимые для решения творческой задачи, писатель фиксирует их. Мастерство Туури-прозаика заключается в том, что делает он это предельно тактично, лишь удостоверяя факт легким штрихом — беглым взглядом или кратким замечанием своего героя. В романе «Река течет через город» о картинах, висящих в кабинете профессора, лишь упоминается, однако смысловая нагрузка этого факта очень велика — так же, как много значат залепленные грязью окна автобуса, в котором уезжает из города художник Пихлая. Герои «Американского рейса» покидают родину также окруженные грязью и мелочной суетой.
Проблемы, затронутые Туури в обоих романах, не могут быть локализованы как чисто финские, их с уверенностью можно назвать общечеловеческими, поэтому многое, о чем пишет автор, найдет, думается, отклик и у советского читателя. Несомненно, обратит он внимание и на особенности творческого почерка писателя, о которых в один голос говорят критики, отмечая плавность повествования, выдержанность стиля, яркость речевых характеристик, сдобренных юмором. Антти Туури, прозаик серьезный, крупный, вписал собственную страницу в книгу финской литературы, продолжив собой список имен, навсегда вошедших в ее историю. Советский же читатель после повой встречи с Антти Туури получит возможность полнее и глубже судить о такой важной стороне культурной жизни северного соседа, как художественная литература. И вероятно, более понятны станут ему чувства А. М. Горького, который не единожды жил в Финляндии и, присмотревшись к ее народу, написал такие слова: «...я не знаю страны, которая возбуждала бы у меня более нежное чувство любви, более глубокое уважение, чем она, Суоми!»
И. Бирюкова
РЕКА ТЕЧЕТ ЧЕРЕЗ ГОРОД
Книга первая. Ильмари Аутио
I
В зеркале кабины отражалась хмурая физиономия начальника утренней смены, загородившая половину моего лица; я нажал кнопку, и лифт пошел вверх. Я смахнул прядь волос со лба и поправил пробор. Лифт поднимался, дергаясь и как-то странно поскрипывая. Кабина остановилась раньше, чем полагается, и оказалась ниже этажа сантиметров на двадцать. Мы выбрались из лифта и поднялись по лестнице еще на пол-этажа, в кафе. У стойки была очередь. Девушка дала нам кофе.
Начальник утренней смены прошел вперед, отыскал свободный столик, смахнул с него на пол хлебные крошки, а полную окурков пепельницу оттолкнул на край стола к окну. Ветер стучал дождевыми каплями в оконное стекло, огни города сквозь сумерки казались желтыми и красными, в свете фонарей во дворе видны были серая земля и белые линии на черном асфальте площадки для стоянки машин.
— В тысяча девятьсот двадцать девятом году была такая теплая зима, что наш отец высеял рожь в январе. И она взошла. А осенью созрела всего через какие-нибудь две недели после нормально посеянной озимой ржи, — сказал начальник утренней смены.
Я смотрел на людей, сидевших в кафе, и кивал, здороваясь. Я пришел слишком рано, из печатников моей, вечерней, смены в кафе были лишь единицы.
— В тридцать втором была теплая зима, и в сорок втором тоже, но про них ты ничего не помнишь, — продолжал начальник утренней смены.
— Наступит еще и эта зима. Зима всегда наступает, — сказал я.
Я пил кофе и откусывал большие куски от булочки. Начальник утренней смены был уже старым, и я смотрел, как он сперва захватывал булочку губами, словно лошадь, а кусая, так высоко поднимал верхнюю губу, что обнажались зубы — гладкие, белые искусственные зубы, выделяющиеся на морщинистом, смугловатом лице со складками в уголках рта. Он отхлебывал кофе, помешивал в чашке ложечкой и рассказывал, как печатники целый день проводили собрания, а в перерывах между ними печатали что попало и все сроки выполнения работ нарушены. Такое творилось уже несколько дней.
— Попробую как-то разобраться в этом деле, — пообещал я.
— Приходил Мартикайнен, спрашивал, не сможем ли мы оставить несколько человек поработать сверхурочно. Да разве ж они останутся! Наверняка придет говорить об этом и с тобой, — предупредил он.
Раздался звонок, и печатники вечерней смены пошли вниз. Я закурил сигарету и предложил ему — он словно не заметил, допил кофе, глянул в окно, хотел было положить облатки от сахара в пепельницу, но повертел их между пальцами и, скатав в шарик, положил на стол.
— В прежние годы работали, а не языками чесали. Если и чесали, то в свободное от работы время, — сказал он.
Начальник утренней смены рассказывал, что уполномоченные рабочих уже дважды совещались с администрацией и каждый раз потом разъясняли рабочим, как обстоят дела. Это заняло много времени.
— Уж там что-нибудь придумают, — сказал я.
Он взял свою чашку и тарелочку из-под булки и понес их к окошку в задней стене зала. Было заметно, что протез мешает ему при ходьбе, и мне вспомнился соседский чердак в родной деревне, где на матицах висели ношеные протезы с кожаными верхними частями, эти протезы относили на чердак после того, как очередной, новый протез был приспособлен к ноге: вспомнилась верхняя часть протеза и кожаные ремни, которыми его прикрепляли к культе, они казались сбруей какого-то тяглового животного поменьше лошади, и еще вспомнился запах, шедший не от протезов, а от старых газет, заполнителя стен, велосипедных покрышек и всего того старого хлама, что скапливается на чердаке; этот запах всегда вспоминался мне, стоило лишь увидеть протез или
