Дыхание озера - Мэрилин Робинсон
И она старела. Бабушка была не из тех женщин, которые предаются излишествам, и поэтому ее старение поразило всех. Да, она сохраняла прямую спину, живость и ясность ума, когда большинство ее подруг уже трясли головой, или неразборчиво мямлили, или не вставали с кресел-каталок и кроватей. Но в последние годы бабушка начала сморщиваться и усыхать. Рот выдвинулся вперед, а лоб отполз назад; голова сияла розовой с пятнышками кожей, на которой сохранилась лишь легкая дымка волос вокруг темечка, будто напоминая о произошедших изменениях. Бабушка выглядела так, словно ореол человечности потихоньку угасал, превращая ее в обезьяну. Брови стали курчавиться, а на нижней губе и подбородке появились грубые седые волоски. Когда бабушка надевала старое платье, на животе оно висело мешком, а подол волочился по полу. Шляпки теперь сваливались ей на глаза. Иногда она прикладывала ладонь ко рту и смеялась, зажмурившись и трясясь всем телом. В моих первых воспоминаниях бабушка уже была в летах. Помню, как я сидела под гладильной доской, прикрепленной на шарнирах к стене кухни, пока бабушка гладила занавески из гостиной, напевая себе под нос «Робина Адэра». Одна за другой опускались вокруг меня ароматные накрахмаленные белые завесы, и мне казалось, будто я нахожусь в укрытии или заточении, и я наблюдала за колыханиями шнура, рассматривала большие черные бабушкины туфли, ее икры в рыже-бурых чулках, совершенно лишенные мускулов и походящие на две голые толстые кости. Уже тогда она была старой.
Поскольку у бабушки был небольшой доход, а дом принадлежал ей полностью, она всегда с некоторым удовлетворением думала о времени, когда ее простая личная судьба пересечется с великими общественными процессами законодательства и финансов. То есть о времени своей смерти. Все ее устоявшиеся привычки, обычаи и достояние, ежемесячные чеки из банка, дом, в котором она жила с тех пор, как вошла в него невестой, окружающий двор с трех сторон заросший сад, в котором с каждым годом ее вдовства на землю опадали все более мелкие и червивые яблоки, абрикосы и сливы, – все это вдруг стало непостоянным, способным принимать новые формы. И все это должно было перейти к нам с Люсиль.
«Сады продайте, – говаривала бабушка с важным и мудрым видом. – Но дом оставьте. Пока следите за собственным здоровьем и сохраняете крышу над головой, вы в полной безопасности. Бог даст…» Бабушка любила заводить такие разговоры. И в эти моменты ее взгляд блуждал по вещам, которые она бездумно накопила и хранила по привычке, с такой радостью, будто она пришла забрать их.
Со временем должны были приехать ее золовки Нона и Лили, чтобы приглядывать за нами. Лили и Нона были на двенадцать и десять лет моложе бабушки, и она, несмотря на преклонный возраст, продолжала считать их довольно молодыми. Они остались почти без гроша в кармане, и экономия на плате за съем жилья, не говоря уже о преимуществах смены тесного гостиничного номера в полуподвальном этаже на просторный дом, окруженный пионами и розовыми кустами, служили незамужним дедовым сестрам достаточным мотивом, чтобы оставаться здесь до нашего совершеннолетия.
Глава 2
Когда однажды зимним утром по прошествии почти пяти лет бабушка воздержалась от пробуждения, из Спокана привезли Лили и Нону, и они принялись хозяйствовать в Фингербоуне согласно бабушкиным пожеланиям. Их тревога была заметна с первого взгляда по тому, с каким волнением они рылись в сумках и карманах в поисках гостинца, который привезли нам (это была большая коробка леденцов от кашля – лакомства, которое они полагали не только вкусным, но и полезным). И Лили, и Нона подкрашивали волосы синькой и носили черные пальто с блестящими черными бусинами, разбросанными сложными узорами по лацканам. Их крупные тела были всегда чуть наклонены вперед, а руки и щиколотки сохраняли пухлость. Оставаясь старыми девами, сестры имели вид пышущих здоровьем матерей, что никак не вязалось с неловкими и грубоватыми попытками погладить или поцеловать нас.
Когда их багаж внесли в дом и тетушки поцеловали и погладили нас, Лили расшевелила кочергой угли, а Нона опустила шторы. Лили принесла несколько букетов побольше на веранду, а Нона долила воды в вазы. Потом они, похоже, растерялись. Я слышала, как Лили указала Ноне, что осталось еще три часа до ужина и пять до отхода ко сну. При этом тетки нервно и печально косились на нас. Они нашли несколько журналов «Ридерс дайджест» и уселись читать, а мы тем временем играли в подкидного на коврике возле печи. Прошел бесконечный час, и нас накормили ужином. Еще час, и нас уложили в кровать. Мы лежали и слушали беседу тетушек, которая слышалась идеально, поскольку обе были туговаты на ухо. Тогда, да и потом нам казалось, что они всеми силами стараются выстроить и поддерживать между собой согласие, причудливое и тщательно оберегаемое, словно термитник.
– Какая жалость!
– Жалость, жалость!
– Сильвия ведь была не такой старой.
– Она была немолода.
– Старовата, чтобы приглядывать за детьми.
– Но слишком молода, чтобы умереть.
– Семьдесят шесть?
– В самом деле?
– Еще не очень старая.
– Да уж.
– Для своей семьи – совсем не старая.
– Я помню ее мать.
– Подвижная, как девчонка, и это в восемьдесят восемь!
– Но у Сильвии жизнь была тяжелее.
– Намного тяжелее.
– Намного тяжелее.
– Ох уж эти дочери!
– Как все могло так плохо кончиться?
– Она и сама никак понять не могла.
– Тут любой в толк не возьмет.
– Я бы точно не смогла.
– А эта Хелен!
– Что уж говорить о младшей, Сильви?
Они пощелкали языками.
– У нее хотя бы детей нет.
– Хотя бы насколько нам известно.
– Перекати-поле.
– Сезонная работница.
– Бродяга.
Последовало молчание.
– Нужно бы сообщить ей о матери.
