Последний снег - Стина Джексон
Мужчина кладет руку ей на колено. Пальцы подбираются все выше под платье. Она вынимает снюс и раздвигает ноги. Им всегда нужно только одно, мужчинам. Сюрпризов от них можно не ждать, и это успокаивает.
Они припарковались в месте отдыха, на стоянке. Но внезапно, словно из ниоткуда, рядом возникла машина. От резкого торможения гравий градом посыпался на «мерс». Мужчина с руганью пытался застегнуть джинсы. Сама она отчаянно искала платье. Оно оказалось на заднем сиденье среди оленьих шкур и рыболовных снастей, но натянуть его не успела — отец вытащил ее из машины в одних трусах.
— Ты что, не видишь, что она еще ребенок? — заорал он на мужчину. — Она несовершеннолетняя. Я тебя могу в тюрьму засадить!
Мужчина моргает. Лицо у него брусничного цвета. Смотрит, как отец тащит ее в машину. Пальцы больно впиваются в кожу. Орет на нее. Она видит, как шевелятся губы, чувствует капли слюны на лице, но не слышит слов. Она как в тумане. Стоит дверце машины захлопнуться, как кожа начинает нестерпимо зудеть.
Лив завязала шнурки на беговых кроссовках и посадила собаку на цепь, чтобы та не увязалась за ней в лес. У воздуха был солоноватый вкус. На штаны быстро налипла мокрая грязь. Добежав до деревенской школы на возвышении, она остановилась и оперлась ладонями о бедра. Легкие горели, во рту было кисло. Внизу в долине просматривалось озеро. В местах, где лед уже сошел, чернела вода. Лив обвела взглядом заброшенное здание. Из разбитого окна торчала желтая штора. Эту развалюху давно пора бы снести, но на это нужны деньги. Участок выставлялся на продажу в Интернете, однако ж толку ноль — кому нужна земля в глуши. Все кончится тем, что школьная территория постепенно зарастет лесом.
Она продолжила пробежку. Теперь вокруг был густой темный лес, снег в котором сойдет еще не скоро. Завидев дом на самом краю деревни, последний в Одесмарке, она остановилась. Стояла на тропинке, терзаемая сомнениями. Стены дома призрачно белели на фоне елей. Прошлогодняя трава была сметена в аккуратные кучки во дворе. Собаки, если и заметили ее, вида не подали. Лишь когда она подошла поближе, соизволили поднять головы. Хвосты стали постукивать по земле, и Лив нагнулась погладить дворняг. Они уже успели привыкнуть к ней, а она — к ним.
Вошла без стука, скинула кроссовки в прихожей и закатала грязные штанины. Пот стекал вниз по спине. Раньше этот дом принадлежал старой вдове, и обстановка была соответствующей: тяжелая темная мебель, фальшивый бархат, вязаные скатерти. Спинки кровати в спальне украшены старомодной тканью в оборку, собиравшей пыль. В полумраке угадывались контуры тела под одеялом, волосы рассыпались по подушке. Пахло сном и несвежим бельем.
Стянув кофту, штаны и белье, Лив залезла под одеяло к спящему мужчине.
Его руки проснулись первыми и начали шарить в темноте по ее телу, словно хотели удостовериться, что это она. От рук пахло деревом и смолой. Старая кровать вдовы заскрипела, когда они придвинулись друг к другу.
Когда все закончилось, мужчина закурил сигарету. Лив лежала, рассматривая лосиную голову на противоположной стене. Ей казалось, что фарфоровые глаза лося смотрят на нее неодобрительно.
— Знаешь, она умерла в своей постели, — сказала ни с того, ни с сего.
— Кто?
— Вдова Юханссон, которой принадлежал дом. Он протянул ей сигарету.
— Я не суеверный и поменял постельное белье. Они рассмеялись, выпуская белый дым к потолку, и смеялись, пока на глазах не выступили слезы. За окном залаяли собаки.
— Ты голодна? Что-нибудь приготовить?
— Еда у тебя с две тысячи восьмого года?
— Нет, свежая.
Кровать протестующе заскрипела, когда мужчина поднялся; удивительно, как она вообще выдерживала его тяжесть. Лив лежала одна и курила, прислушиваясь к звукам, доносящимся из кухни за стеной.
В их первую встречу на небе искрилось северное сияние. Дело обычное, но все равно красиво. Он весь день провел за рулем. По нему видно было, что приехал с юга: одежда точно не по погоде. В толстовке и кроссовках он стоял перед ней и вежливо протягивал руку для пожатия. Видар отдал ему ключи от дома вдовы. Этот дом достался отцу Лив за бесценок. Тело старухи еще не успело остыть, как он купил его у наследников. Подумав, Лив решила, что отец купил эту развалюху только из желания все контролировать, а не потому, что надеялся заработать на перепродаже. После смерти вдовы дом пустовал лет десять. Никто не хотел там жить, пока на их пороге не возник Йонни Вестберг. Так звали мужчину, с которым она теперь спит. Сорок два года. Работает на лесопилке неподалеку.
При первой встрече на все вопросы он отвечал уклончиво. Когда Лив спросила, не страшно ли ему жить одному (глупый вопрос), он кивнул в сторону машины, в которой сидели две черные собаки:
— У меня есть защита.
Наверное, Лив тогда уже знала, что не пройдет и пары недель, как она окажется в кровати вдовы Юханссон. Может, Видар тоже это понял, потому что, когда Йонни уехал, взметнув снежное облако, он повернулся к ней и строго сказал:
— Держись от этого типа подальше.
— Почему это?
— Потому что ему нельзя доверять. Видно невооруженным взглядом. Явно что-то скрывает.
Лив затушила сигарету и встала. Одеваясь, повернулась спиной к лосиной голове — взгляд чучела ее смущал. На кухне горели свечи. Йонни выставил на стол две бутылки пива и блюдо с сырной и колбасной нарезкой.
— Вообще-то, я не хочу есть, — помотала головой Лив.
— Но, может, посидишь со мной?
— Нет. Уже поздно, мне домой пора.
У него был такой грустный вид, что Лив стало стыдно. Она пообещала себе, что это в последний раз. Не придет больше. Нельзя допустить, чтобы соседи начали судачить о них. Видар пронюхает — выживет его из деревни.
Собаки выли во дворе. Завязывая шнурки в прихожей, она кожей чувствовала его взгляд. Выпрямившись, изобразила улыбку, но он не улыбнулся в ответ.
По дороге домой она поиграла с мыслью о том, что было бы, отведи она Йонни к Видару и представь в качестве своего парня. Попыталась вообразить реакцию отца: что бы он сказал? Но не смогла. Такое было невозможно представить.
Было и правда поздно — почти что ночь. Она уже тосковала по мужчине в теплой постели. Бесшумно прошла мимо сарая и остановилась у гаража. Не остановилась — замерла. На веревке болталось белое платье, которое
