Невероятная и печальная судьба Ивана и Иваны - Мариз Конде
Я не верю, что встречусь со своей любимой в раю и обрету все то, что потерял. Я знал, что потерял ее навсегда и что счастье мое кончилось. Поэтому я вернулся во Францию, где стал обивать пороги Министерства образования. В конце концов я получил место в одной жалкой школе в самом убогом квартале. И, к моему удивлению, тамошние дети, и мальчики, и девочки, очень меня полюбили. Им была интересна вся моя жизнь. Они хотели побывать в странах, где побывал я. На уроках я рассказывал о своих приключениях и убеждал самых упорных из них обязательно выбрать собственный путь. Но увы, директор школы невзлюбил меня. Он на меня донес. Остальное ты знаешь.
Да, Иван-то знал. Как гласила расхожая пословица: пришла беда – отворяй ворота.
А вот его сестра Ивана, напротив, жила счастливо. Она была красива, лучше всех успевала в классе по французскому, математике и была первой в спорте, поэтому недавно ее выбрали капитаном школьной сборной девочек по волейболу. А еще она с детства отличалась красивым высоким голосом и стала солисткой хора. Однажды, когда Ивана выступала в церкви прибрежного городка Дурнó, что в двадцати километрах от Ослиной Спины, ее заметил профессор музыки на пенсии; он разучил с ней «Аве Марию» Гуно и Шуберта, и с этим репертуаром ее пригласили в Гвиану, чтобы она спела в церкви города Апату, где в первых рядах восседали сплошь чернокожие. Всем известно: чтобы чувствовать себя счастливым, надо просто на многое закрывать глаза. И Ивана обладала этим «умением». Именно поэтому она словно не замечала, в какой ужасающей нищете проходит ее детство, и убеждала себя, что однажды все изменится. Именно поэтому не желала она видеть, как мать увядает и блекнет от изнурительного труда на сборе сахарного тростника или за прилавком на рынке. Она внушала себе, что настанет время и она изменит судьбу, предначертанную ее матери. Была только одна вещь, в которой она не была с собой честна: ее чувства к брату. Напрасно старалась она объяснить их естественной близостью, как у всех двойняшек; нет, она знала, что это ненормально. Бывало, что она еле сдерживалась, просто глядя, как он, набросив свою старую черную рубаху, подметает во дворе и вокруг дома; все ее тело покрывалось мурашками, стоило их пальцам соприкоснуться, передавая пиалу с кофе или кусок грубого хлеба. Сознавая, что происходит, они ни разу не позволили себе ни одного неосторожного слова, ни одного откровенного жеста. Но она знала, что этот непотухающий пожар истощает и пожирает их обоих изнутри. С тех пор как Иван стал уходить по утрам в «Каравеллу», она ласкала себя и кончала по многу раз, потому что стала видеть его намного реже.
Однажды, когда она возвращалась с ручья с наполненной водой плетеной бутылью на голове, ее чуть не сбил с ног красный мопед «Мотобекан» – он буквально налетел на нее.
– Эта ноша совсем не для вас. Вы слишком прекрасны! – закричал водитель. – Позвольте, я понесу ведро вместо вас.
Ивана с удивлением узнала Фостена Флеретта, сына булочника Манолó. То был мулат, занимавший в поселке заметное положение. Он был богат и обращался на «ты» с самим мэром; за его столом сиживали региональные и генеральные советники, приезжавшие из самого Бас-Тера. Вырос он в Марселе, куда во время войны бежал его отец, чтобы спасти свою возлюбленную, еврейку. Учился он так себе и был исключен из коллежа Рене Шар[19] после пятого класса, но потом здорово наловчился печь лепешки из муки и из нута. По воскресеньям машины состоятельных горожан наводняли узкую рю де-Гранд-Анс, сметая буквально весь ассортимент пекарни. Фостен, его старший сын, сдал выпускные экзамены с оценкой «отлично». Однако же вследствие бюрократической ошибки папка с его личным делом куда-то исчезла, и он не получил стипендии, которой заслуживал. И вот в ожидании, пока ошибку исправят, он подрабатывал репетиторством при коллеже, натаскивая по алгебре и геометрии отстающих по этим предметам детишек.
– Вот как! Вы не желаете, чтобы я несла эту тяжесть? Может, вы хотите водрузить бутыль себе на голову?
– Нет, что вы! – возразил он со смехом. – Я поставлю ее на багажник.
С этого дня между двумя подростками установились странные отношения, с трудом поддающиеся определению. В Фостене, без сомнения, пылало желание юноши к соблазнительной девушке, несмотря на разницу в общественном положении. Он мечтал оказаться с ней в постели, но старался гнать прочь столь грубые мысли. Иване, со своей стороны, льстило его внимание. Но для нее это был в первую и единственную очередь способ отдалиться от брата, попытка перенести свои чувства к нему на другого парня.
Теперь Фостен заезжал за Иваной на мопеде каждое утро. Она надевала шлем, надо сказать, не слишком элегантный, садилась на заднее сиденье, и он увозил ее в Дурно, где находился коллеж, а вечером привозил обратно. Каким неизъяснимым очарованием были наполнены эти поездки по дорогам Кот-су-ле-Вана! Пока солнце, всесильное и беспощадное, еще не поднялось высоко, истребляя тени и сглаживая рельефы, вся местность купалась в молочной прозрачности, и это было чистое волшебство. А вечером наступало царство непроглядного мрака. Слышалось лишь могучее бормотание моря, которое катило свои гигантские волны к самому горизонту.
Однажды вечером Фостен с Иваной застали дома Ивана, который, вопреки обыкновению, пришел ужинать домой. Пока Симона готовила стромбусов[20], которых быстро насобирала для своего любимого мальчика, он смотрел по телевизору с плоским экраном футбол. Увидев парочку, Иван вскочил, приоткрыв рот и вытаращив глаза от изумления. Словно не заметив протянутую Фостеном руку, он бросил сестре:
– А это еще кто, откуда взялся?
Ивана пустилась в путаные объяснения, а сам Фостен благоразумно покинул дом, даже не присев отдохнуть. Симона поставила на стол тарелку с нарезанным авокадо, рис по-креольски и фрикасе из стромбусов, издававшее дивный аромат. Однако семейный ужин прошел в полном молчании. Ивану охватил страх. В воздухе повисло предчувствие неотвратимого… Так и случилось. Около часа ночи, спрятав под рубашкой нож, прихваченный с материнской кухни, Иван улизнул из дома, чтобы подкараулить Фостена у бара «Еще рому», где тот выпивал с друзьями. А когда вышел, Иван остановил его и повел на берег моря. Там силуэты двух юношей растворились в темноте. Что же произошло? Мы не знаем всех подробностей. Только то, что назавтра двое рыбаков, возвратившихся с Антигуа, нашли израненное тело Фостена в луже крови. Целая толпа свидетелей обещала задать Ивану кровавую взбучку, когда того пришли
