Повесть о песнях - Лина Черникова
Изменились лица у зрителей. Подобрели. Вернулась в их заскорузлые души мысль: в одной стране живем…
Наша группа надарила музыкантам сувениров, а они сделали словесный подарок:
– Мы рады, что вам, русским, была приятна наша игра!
Русским… И мальчишки благодарно улыбались нашей интернациональной группе.
Забегая вперед, скажу, что парни, танцевавшие гопак, после праздника двинулись решительно к девчонкам- казашкам, заигрывали с ними, поднимали на руки и вместе с ними, визжащими, бросались в ласковые теплые волны. К Софье, как к королеве праздника, подступаться побоялись… А украинки подсаживались к нашим женщинам, делились народными рецептами из трав, вообще стали другими.
Надо бы разыскать Сауле. А-а-а-ах! Песня! Песня… Откуда такая неожиданная… Торопливо пошла на ее звуки, боялась не успеть послушать или дослушать… Верандочка. За столом слева моя Сауле с девушкой из Шевченко и немолодой мужчина из украинской группы. Это я вижу краем глаза. Сауле машет мне рукой:
– Садитесь, мы вам расскажем…
Мужчина, видно, прощается. А я не слушала никого. Только видела перед собой наших недавних матросов, тех же одинаково красивых. Они стояли втроем, крепко обнявшись, и пели свою песню. Это была их песня, наверное, типа наших « Подмосковных вечеров», но менее лирическая.
– А мы ему говорим:– О! Леся Украинка! Мы говорим о ней на уроках, как о…
А парни покачивались, то светлели у них лица, то чуть хмурилась и выводили так ладно! Ах ты, Боже мой, как умеют петь не какие-то артисты! А песня продолжалась…
– Тарас Шевченко! – Каждый ученик у нас был на месте его ссылки и…
Мужчины пели на своем языке, но была понятна их любовь к своей стране, к своему дому, к морю, в широком смысле этого слова. Тихо-тихо прозвучали последние нотки, парни посмотрели друг на друга, улыбнулись довольные – справились здорово! Услышали аплодисменты – это я и девушки благодарили их. Певцы вернулись из своей песни, осмотрелись и улыбнулись нам.
– Сколько мы наговорили этому учителю литературы об украинских писателях, а он постарался быстрее распрощаться. Наверное, побоялся, что мы начнем расспрашивать его об Абае, например,– усмехнулась Сауле.
Уходим. Сауле ищет свою сумку. Ералиевская бутылка валяется на полу почти под ногами мотористов. – Извините, – Сауле потянула свой пакет по полу. Эту многострадальную бутылку водки мы раскрыли уже в Москве в гостинице.
Несбывшееся счастье. Женщина тяжело согнувшись и цепляясь за перила, поднимается по лестнице. А спускаться ей еще труднее – больно смотреть. Но не хочет она считать себя лежачей больной, не привыкла привлекать к себе внимание. И в столовую сама добирается, и на уколы. А вечером, подтрунивая над своими болезнями, так же с трудом идет к телевизору смотреть «Санта Барбару»… Это тетя Паша, Прасковья Прокофьевна из села Красное. Обычная немолодая женщина. Из поколения ветеранов, ветеранов и труда, и войны. Только что пули не свистели над теперешними бабушками, а хлебнуть им довелось порой не меньше фронтовиков. Но ни вздохнуть, ни охнуть, ни подлечиться не было у них времени ни тогда, ни теперь.
Улыбчивая, доброжелательная, Прасковья Прокофьевна неожиданно оказалась в центре внимания в больничной палате, когда заговорили о песнях. Недалеко от больницы виден сельский клуб, где готовились к празднику песни.
К этому клубу съезжались артисты. Прасковья беспокойно поглядывала в окно. Кто-то вспомнил, что тетя Паша ходит на отпевание, провожая односельчан в последний путь. Кто-то подтвердил, что голос у нее отменный. Стали уговаривать ее спеть. Тетя Паша отнекивалась:
– Нет, нет, не уговаривайте! Песня моя уже спета…
Но потом не устояла, поддалась на уговоры. Изумленно притихла палата, когда она запела чистым высоким красивым голосом.
А потом рассказала удивительную истории из своей жизни.
Прошло около года, а я так и не смогла забыть ее рассказ. И решила поехать в соседнее село Красное, мне доброжелательно показали дом Прасковьи Самофал. Встретились во дворе маленького скромного домика. Она взглянулана меня умными, ясными глазами и сразу же узнала свою соседку по палате. Даже имя не забыла.
В доме пахло свежим хлебом. Поговорили о том, о сем. Прасковья погоревала об умершем недавно муже, с которым прожила 35 лет. Осталась теперь одна, совсем одна, никого из родных не осталось. Детей Бог не дал, а тут еще
болезни одолели. А лечиться уже надоело.
– Нет, теперь уже никуда не поеду: не на кого оставить дом, – горестно ответила она на вопрос, не собирается ли вновь в больницу, чтобы подлечить ноги.
– И лекарство к тому же нашла. Говорят, хорошее. Козу и курочек ведь не бросишь…
– Расскажите, Прасковья Прокофьевна, еще раз, как вас звали петь в хор Пятницкого!
Она улыбнулась, – видно вспомнила, какое впечатление произвел на меня рассказ тогда, в больнице Охотно принялась говорить:
– Ох, и страшно было, когда началась война! Нас в семье было пятеро детей. Мы, девчата да старики, копали окопы. Натерпелись мы – не рассказать! А в 1943 году послали меня на торфоразработки. Всю жизнь помню те места:
Поселок Майский, около Орехово- Зуево. Хотелось бы снова побывать там, да уж, видно, не придется…
Слушаю уже знакомый рассказ и вижу перед собой девчонку. Чуть не падает от усталости, но не отстает от других. Тихонько плачет по ночам, оттого, что страшно болят руки и спина. Считает дни до отпуска – отпуск давали зимой.
И еще поет эта девчонка каждую свободную минуту. В песнях забывалась и усталость, и грусть по дому.
Как они, девчата, радовались, когда наступила Победа! Кричали и смеялись от счастья. И так же они кричали и плакали в тот день от горя: у кого пришла уже похоронка на отца, брата или на двух братьев. Паша плакала от того,
Что не увидит больше младшего братика, погиб еще в начале войны. И еще – от жалости к маме, которая не может прийти в себя после гибели сына. Поплакали, а потом перепели все песни, которые знали, с ними легче всего можно выразить невысказанное.
… Однажды бригадир принесла билеты на концерт: завтра приезжает хор Пятницгого. Девушки обрадовались, пришли в клуб принаряженные. Паша надела новое ситцевое платье. Прасковья, рссказывая, усмехается, да потому это платье новое, что сшито перед войной, а потом и случая, не было, чтобы его надеть. А пока не начался концерт, запели. Почему запели? Да потому, что только песнями они тогда и жили. Да еще от того что среди них была Паша.
Она, как жаворонок, не смолкала никогда.
– Я первым голосом заводила, а Шура Баранова, подруга, вторила мне. Поем «На городи верба Рясна». Тут
