Зов моря. Сборник рассказов - Ольга Евгеньевна Бондаренко
Не успокоилась. Зашла в чат. Час, два… Сколько можно? Мне скучно. Хочу поиграть в кошки-мышки и открываю самые немыслимые приложения. Может, оценит моё чувство юмора?
Снова перезагрузка. Не оценила.
Так, опять целых четыре будильника завела? И с той же дурацкой мелодией. Меня бесит этот поющий уродец!
Уснула. Как хорошо. Ей пишут ночью много. Стараюсь вибрировать потише. Пусть выспится. Завтра будет новый интересный день.
Потерянная четверть века
Это мой сорок пятый день рождения.
Я стояла на обшарпанном крыльце и жадно глотала воздух. Абсурд. Что такого в обыкновенном воздухе?
Но я дышала как можно глубже. Это был вольный воздух.
Свобода. Только что меня впустили в неё. В кармане немного денег. За плечами – рюкзак с нехитрыми пожитками.
Наказание завершилось. Двадцать пять лет заключения. Неважно, за что. Не твоё дело.
Стоя на крыльце, я долго не решалась сделать шаг. Ноги были абсолютно чужими и непослушными. Мало того – вдруг почувствовала, до чего же огромен этот свободный мир. В четырёх стенах быстро привыкаешь к ограниченности – так же, как зверёк смиряется со своей участью посаженного в банку и перестаёт рваться наружу после нескольких ударов по башке.
Подарочек к юбилею, чтоб его…
И идти просто некуда. Мой дом давно уже принадлежит порядочной семье, а родные постарались забыть о моём существовании.
Дорога открыта. Можно идти. Но я точно знаю: ни в одном уголке планеты меня теперь не ждут. Вдыхаю очередную порцию свободного воздуха и шагаю на тротуар.
Чувствовать себя одинокой для меня не ново. Но раньше в моей жизни всегда был кто-то ещё.
Бреду по городским улицам. Ноги сами приводят на автовокзал. К счастью, билет не слишком дорогой.
Покупаю. Еду в ночь.
Никто меня не знает. Никого не знаю и я. Это так странно – чувствовать, что ты на самом деле никого не знаешь и никому не нужна. Не так, как бывает в моменты депрессивных приступов. А по-настоящему.
"Рыба-акула, игра потонула"… Не игра уже. Реальность самая что ни на есть реальная.
Зато у меня есть другая возможность – начать всё сначала.
Только я забыла, что такое доброе отношение других ко мне. 25 лет. Четверть века. Потерянная четверть века.
Автобус остановился. Пора выходить.
Пассажиры торопятся домой. А я поправляю рюкзак за спиной и шагаю – просто шагаю по дороге. В сторону от жилых домов. Подальше от людей. В степь.
Ветер пронизывающий. Зябко.
Я понимаю: полного одиночества в этом мире мне не вынести. Нужен хоть кто-то, кто будет рядом. Живой. Не боящийся свободы. Кто не будет осуждать и пилить за непутёвую жизнь.
И тут я вижу его.
В рюкзаке нашариваю кусок хлеба и спичечный коробок с солью. Кладу угощение на ладонь, вытягиваю руку вперёд и жду.
Подходит. Ветер треплет гриву. Мягкие губы осторожно собирают с ладони всё до последней крошечки.
Он ждёт.
Прижимаюсь к тёплому боку. Чувствую: он меня не бросит.
Дальше мы идём вместе.
И я больше чем уверена – ему наплевать на потерянную мной четверть века.
На Распутье, или После жизни
– И что? Это всё?
Я изумлённо оглядывала помещение, в котором внезапно оказалась. Семь стен, выкрашенных в лиловый цвет. Непривычный волнистый потолок. Мягкий приятный свет, льющийся непонятно откуда.
Всего лишь минуту назад я отчаянно задыхалась, безуспешно пытаясь вынырнуть из ледяной воды. Угораздило же провалиться под лёд!
Сейчас я дышала свободно… вру. Взглянув на себя, увидела – дыхания нет.
Но и нехватки воздуха я тоже не ощущала.
Видимо, я действительно оказалась за той гранью, о которой люди порой боятся даже говорить. Закончилась моя жизнь, и сейчас будет – ну-ка, вспомню, чем меня всегда пугали? – ага, Страшный Суд или что-то в этом роде.
Охохонюшки. Неужели правда?
Свет замерцал, стены завибрировали. Что, уже и лифт предоставили – прямиком в команду грешников-лузеров?
– Сядь, – голос за спиной был бесстрастно-ровным. – Не подобает лежать в присутствии Покровительницы.
Я поспешно села. Про себя отметила, что должна бы закружиться голова, однако этого не произошло. Робко посмотрела на назвавшую себя Покровительницей. Белая светящаяся мантия, лиловый жезл в руке, длинные золотистые волосы, глубокие синие глаза.
– Почему я здесь? Я умерла?
Её тихий смех зазвучал звоном крошечных колокольчиков:
– Сколько бы вас сюда ни приходило – все без исключения верят в эти сказки.
– Какие… сказки?
– Сказки о смерти. Хотела бы я посмотреть на того, кто их выдумал, – Покровительница присела на невесть откуда взявшийся плетёный стул и пристально посмотрела мне в глаза. – А мне потом приходится здесь всех убеждать в обратном и спасать от выдуманных страхов. Тебе ведь тоже рассказывали: не греши, попадешь после смерти в ад? Или ещё круче – про то, что тебя не будет вообще? Про то, что вообще ничего не будет?
Я кивнула. Трудно было не согласиться. Да покажите мне хоть одного человека, которому не говорили бы что-то подобное! Таких просто не существует.
– Что же сейчас со мной будет? – отважилась я на вопрос.
Покровительница хмыкнула.
– А это уж как сама пожелаешь. Здесь, на Распутье, тебе нужно только определиться с выбором.
– Выбором чего?
– Продолжения жизни, чудо ты моё! – Покровительница раскрыла элегантную бело-лиловую сумочку и достала оттуда огромного, с ладонь, петушка на палочке. Протянула мне: – Угощайся вот…
Нерешительно протянув руку, я взяла угощение. Бесплотным моё тело, вопреки ожиданиям, не стало. Я вдруг вспомнила, как мы делали сами таких вот петушков на палочке – для них даже собирали палочки от чупа-чупсов. Вкус петушка от Покровительницы был точно таким, как у тех петушков-медведиков из детства.
Покровительница не торопила. Смотрела на меня чуть насмешливо:
– Бедняга, ты в своих страхах совершенно забыла, какое на вкус счастье…
Неожиданно в голове понеслись картинки: вот мы с мамой делаем чудо-леденцы, вот печем печенье. Тут я накануне дня рождения тихо-тихо подбираюсь к торту, чтоб собрать стекший на блюдо сметанный крем. Тут – мчусь домой, тщательно оберегая мороженое в картонном стаканчике, за которым возле ларька была длиннющая
