Выжить без зеркала. Сборник новелл - Анна Лощилова
Швейцар с самым любезным изгибом тела открыл двери Виктору, но, тем не менее, поинтересовался, знает ли он, куда идти.
Витя смело по-детски кивнул, начал искать глазами Соленого, но не нашел и взгляд его вернулся к швейцару:
– Не подскажете, который час?
Швейцар поднял голову в сторону огромных часов, заключенных в лаконичную круглую форму:
– Три минуты двенадцатого.
– А где Соленый, не знаете?
Швейцар, сухой и тонкий, с выглядывающими из под форменной шапочки светлыми висками, вопросительно взглянул на него.
– Геннадий Михайлович?
Витя пожал плечами и даже немножко хихикнул, без звука. Геннадий Михалыч. Не Артем, не Арсений – Геннадий.
– Был здесь сегодня, не так давно, – сказал швейцар, – он обычно за тем столиком сидит.
По велению бледного пальца швейцара Виктор пошел к указанному столу.
– Виитя! – голос звучал очень близко, он обернулся резко и точно на 180 градусов. Перед ним встало мясное лицо Соленого, – пойдем, поговорим.
Над столом низко висела желтая люстра, поливая немыслимым едким светом фиалки в круглой приземистой вазе. Цветы ничем не пахли, только от свежей кристальной воды слышался холодный, бодрящий запах.
Соленый махнул официанту рукой, сразу же принесли суп с креветками, словно ожидали сигнала.
Он засунул ладонь в тарелку почти полностью, заулыбался и довольно произнес: «горячо».
– Гена… – начал Виктор, стараясь не обращать внимания на мокрую, грязную руку, которой Соленый, достав из тарелки, размеренно потряхивал над столом.
– Посиди, понаблюдай. Поймешь, как здесь все у нас. Водочки закажем?
– Закажем, – смиренно согласился Виктор.
Соленый стрельнул глазами в сторону бара, и, не успел поднять руки, как появился уже другой официант. Он был абсолютно гол, не считая белых тонких перчаток по локоть.
– Нам водки, – не глядя на него, заказал Соленый. Он заметил, что Виктор заметил наготу официанта и всеми силами старается не смотреть в область паха, где чернели пятном кудрявые волосы молодого человека. Злобно оскалившись он наскочил на Виктора, – стесняешься что ли? Наготы?
– Не привык.
Соленый звучно рассмеялся, его острые ноздри при этом сузились еще сильнее:
– В тюрьме к голым жопам не привык? – но мгновенно осекся, поймав недоумевающий взгляд Вити, – это ведь не просто так происходит. Думаешь, самодурство? Больные фантазии богачей? Ошибаешься. Это просто потребность в прекрасном, потребность в любви, если хочешь. Я по Вене гулял, в Венеции был, на Ниагарских водопадах. Полмира изъездил: богатейшие музеи, художники, актрисы – все у моих ног лежало. Океан красив, красиво северное сияние, прекрасны норвежские фьорды. Но нет в их красоте величия, страсти. Они равнодушны, как равнодушна природа. В Пикассо, в Эль Греко нет такого величия. Они тоже равнодушны, как всем гениям свойственно. И истина в этой красоте несочувствующая, далекая, черствая.
А в мальчике в этом, в его голой письке величие есть! Он не холоден, он величественен, горд. Тело человеческое гордо, истинно. Ум его, сердце, может быть, в грязи утопает, или утопло давно. Но какой бы душа не была, сними с человека всю его одежонку дешевую, пальто за шесть тысяч рублей, сапоги из искусственной кожи, рубашку, и вот перед тобой торжество красоты.
– А девушки у вас здесь не работают? – перебил его Виктор.
– А с девушками другая история. Дело в другом, Вить, – Соленый продолжал есть свой суп руками, доставая креветки по одной и обсасывая их, от чего речь его была лишена цельности. Он говорил с придыханием, чмокая мясистыми губами по креветке, – Вот есть мужчина, а есть женщина. А среди них всех, среди общей массы, где и женщины и мужчины, есть фиалки. Представил схематично? Круг людей, в нем круг женщин, круг мужчин и смежный с ними круг фиалок (фиалок людей, разумеется, мы же не ботаники с тобой о травках всяких разговаривать). И этот круг фиалок налезает на другие два, вмещает, включает, включается.
И мы получаем: мужчины-фиалки и фиалки-женщины. И вся штука в том, что они, на самом деле, разное.
Фиалки-мужчины – это значит «красивые». Их фиалочность в красоте, лица и тела. Это совершенство, ликование, торжество красоты. Момент истины, свет истины.
А в женщинах это уже не красота, их фиалка это нежность, мягкость. Руки ласковые, душа хрупкая, слова. Тихие, нежные.
Так вот ты, хоть и мужчина по физиологии, тем не менее, фиалка-женщина.
Ты мужчина фиалка-женщина.
Ты нежный, а стремишься стать идеалом красоты. Но это уже не ты.
– Откуда ты… – начал Виктор, но Соленый перебил.
– А я и не заметил, как водочку принесли. Увлекся! Ну, – он разлил по крупным тяжелым рюмкам, – будем?
* * *Васенька медленно качался на качелях, точно и аккуратно отталкиваясь ногой. На месте, где он касался земли, вырисовывалась ямка. Мальчик слушал Витины рассказы об обеде, произошедшем днем. Тот, конечно, рассказывал не все, только самое симпатичное. Трескающиеся арбузы, проколотые трубочками, из которых можно пить сладкую розовую воду. Дама, которая пахла рисовым полем и мокрой травой. Хостес с тонкими упругими, как натянутые провода, губами, поцеловавшая Виктора в мочку уха на прощание.
Вася смеялся, когда Виктор рассказывал, как Соленый открыл окно выше человеческого роста, и кидался в прохожих салатными листьями. Они не долетали до цели: их подхватывал ветер. Красивые, сочные, кудрявые по краям, они быстро превращались в обычных уличных оборванцев, оторванных от дома-дерева. Кажется, даже желтели в считанные минуты, и от былой роскоши и жизни не оставалось следа.
Васе нравились благоухающие дамы и любвеобильные мужчины из историй Виктора – обнимающиеся, целующиеся, похлопывающие друг друга по спине. Из их рта пахло морской водой и утиным бульоном.
Он смеялся, но резко стал серьезным, нахмурился.
– Витя. Вы это бомжам не рассказывайте. Вы ведь понимаете.
– Ну что же вы так грубо, Васенька. «Бомжи». Они хорошие ребята, – по непонятным для себя причинам, Виктор был смущен заявлением мальчугана.
– Они бомжи. Это их социальный статус. Если Вам не жаль свое время, чтобы перечислять их имена, то пожалуйста. Я же довольно занятой человек. Все, что я хочу Вам сказать, не рассказывайте им этих историй, и разные другие не рассказывайте. Откровенно говоря, они Вас очень невзлюбили. Они ждали, что Вы вернетесь равным им, что разделите с ними с мелочь и подстилку, а Вы устроили эту распродажу, довольный, не плачете, не злитесь. Вы думаете, вы лучше всех, а это не так.
– Я не думаю так, Вася.
– Это не важно, главное, не рассказывайте им этих историй и не тратьте много денег у них на глазах, и им не давайте. Или давайте, но без снисхождения.
– У меня очень немного денег. И их я не трачу, – Виктор перестал раскачиваться на железных качелях и уставился на свои порозовевшие от холода руки.
– Это пока, – Вася встал с качелей и, сделав шаг, оказался совсем рядом с Витей, он положил свою руку ему на плечо, – мне нужно идти, скоро восемь и уже стемнело.
