Трамвай - Михаил Викторович Позняк
– Именно эту? Думаешь, она к месту сейчас будет?
– Да у тебя всё к месту. И Мишка её любит.
Гриша сунул ему в руки гитару и снова исчез среди гостей.
Недоверчиво хмыкнув, Фил устроился с гитарой на стуле, посмотрел в окно на сгущающийся вечер и взял первый аккорд:
«В дрожащих окнах ветра завывания,
Унылых фонарей струится свет.
В углу возникло странное создание,
Что смотришь на меня, тебя же нет?
Ты не возникнешь в мире существующем,
И не войдешь сквозь темноту дверей.
Ты где-то в этом ветре, в окна дующем.
И в полуночном свете фонарей.
Таблетки заглушили интеллект.
Казалось, будет жизнь такою светлою,
Жемчужиной, сверкающей и редкою,
Какой не будет, не было, и нет».
Он сочинил эту песню давно, еще до армии, темным осенним вечером. К неторопливым летним сумеркам она не подходила, по его мнению, совсем, но в комнате отчего-то наступила тишина, в которой на него смотрело множество пар заинтересованных глаз. Особенно вон та блондиночка, как её, Таня? Лена? Точно, Лена. Из Гришкиного класса, вроде бы…
«От шумных магистралей вдалеке,
Среди неясных запахов и звуков,
Мы заблудились в лабиринте переулков,
И вышли неожиданно к реке…»
Песня закончилась. Несколько секунд все молчали, а потом заговорили разом. Старые знакомые одобрительно кивали и предлагали наперебой названия других его песен. Незнакомые однокурсники братанов оживленно обсуждали запомнившиеся слова.
– Как тонко, умно! – восхищался кудрявый паренек с породистым лицом.
Фил отставил в сторону гитару и сглотнул. Вот сейчас надо бы что-нибудь выпить. Что-нибудь этакое безалкогольное…
– А ты как из армии вернулся, так больше ничего и не сочинял? – поинтересовался устроившийся в первом ряду Шурик, – Или есть что-нибудь?
Армия… Перед глазами Фила всплыла разбитая дорога между гор, по которой втягивалась на перевал колонна «зилков», ведомая запыленным бронетранспортером с задранным стволом пулемета. Тяжелый горячий руль в руках и покачивающиеся в кузове едущего перед ним грузовика силуэты бойцов в выцветшем от южного солнца камуфляже.
Он снова взял в руки гитару и ударил по струнам в рваном, как эта дорога, размере:
«Нарисуй мне дом,
Ведь тебе не придется в нем жить.
Нарисуй мне холм,
Ты с него не увидишь, кого же убить,
Нарисуй мне дым,
Это я улетаю от вас в облака.
И вот я стал другим.
А ты все дальше идешь, твоя ноша легка.
Нарисуй и раскрась –
Все, что нам предстоит.
Городов дымных грязь,
Проституток и СПИД.
Нарисуй и раскрась,
Всё, как есть, от души.
И тогда свою страсть
Навсегда потуши.
Нарисуй мне мир,
Где нету ни горя, ни зла,
Где нет черных дыр,
Где у лодки всегда два весла.
Нарисуй мне сад,
Где когда-то окончится путь,
Нарисуй мне ад!
И себя не забудь».
На этот раз на него смотрели с каким-то ошарашенными лицами. Кто-то явно ничего не понял, кто-то сделал вид, что понял. В задних рядах шепотом спрашивали «о ком это он?» Фил понял, что сейчас ему горло сведет окончательно, прислонил гитару к шкафу, вежливо поклонился публике и вышел на кухню.
Ничего безалкогольного он там так и не обнаружил, зато нашел граненый стакан, который наполнил водой из крана, выпил и наполнил снова.
– Классная песня! – в кухню заглянула рослая девица с выбритыми висками и пышными кудрями на макушке, отчего голова её напоминала капусту брокколи, – И размер такой интересный. Двадцать восемь тридцать вторых, что ли?
– Может быть! – заинтересовался Фил, который играть научился самостоятельно, в пику своей тогдашней девушке, – А ты в этом разбираешься?
– Ага. Я на руководителя дошкольных учреждений учусь, нам и музыку заодно преподают. Ой, блядь, что-то ссать хочу, аж не могу. Я подойду ещё.
Приветливо улыбнувшись, будущая директриса детского сада исчезла за дверью туалета.
Вздохнув, Фил принялся за второй стакан, а заодно и поставил на плиту видавший виды чайник. Братаны явно не рассердятся, если он заварит чай. А то что-то опять накатывает с этого «виски»…
– А, вот он, здесь! – в кухню заглянул кудрявый парень, а вслед за ним вошли еще трое, – Вы Филипп, правильно?
Все четверо представились, оказавшись и впрямь однокурсниками Мишки. Правда, кто из них Андрей, а кто Сергей, Фил забыл уже через минуту, но этого никто и не заметил.
– У Вас такой интересный подход к стихосложению, свежий, необычный! Словно Серебряный век нашего времени! Скажите, у кого Вы учитесь? Или Вы уже закончили? Михаил молчит, только улыбается в ответ. Это какая-то тайна?
Сбитый с толку потоком вопросов Фил, которого понемногу заливала новая волна опьянения, только кивал в ответ. Он и рад был бы ответить, что поступил на вечернее отделение во ВТУЗ ЗИЛа, но никак не мог вставить свое слово в пространный поток рассуждений о принципах стихосложения.
За спиной на плите засвистел чайник, и Фил, вежливо сделав знак рукой – мол, момент, подождите немного, занялся тем, чем и собирался с самого начала. Распахнув створки кухонного шкафа, он внимательно осмотрел заставленное чашками, ложками и прочей утварью пространство, пытаясь найти где-то спрятавшийся пакетик с чаем. Так и не обнаружив искомое, он открыл крышку заварочного чайника и заглянул внутрь. Заварка там была, причем довольно свежая – можно залить еще раз.
«Вторая производная…» – пробормотал он.
И обернулся, почувствовав разом сгустившуюся тишину.
Все четверо смотрели на него так, будто только что он произнес что-то очень неприличное.
– Так ты – технарь… – вымолвил кудрявый, – Оно и видно. Стихи так себе, работать еще над ними и работать, дворовый уровень…
Потерявшие к нему всякий интерес будущие литераторы занялись своими разговорами, снизойдя лишь, когда Фил предложил испить им заварившегося чаю. Сам же он устроился в углу, возле свисающей с потолка уютной красной люстры, чувствуя, как от чая постепенно становится легче. Настолько легче, что голоса, прежде отдававшиеся в ушах невнятным бубнежом, стали звучать вполне осмысленно.
– Вы знаете, это задание в редакции хотели получить многие, но доверили его – мне!
Парень в костюме и с зализанными волосами в стиле комсомольских вожаков прежних времен, рассказывал о своем успехе под одобрительные кивки остальных:
– Тема – богатейшая! Репрессии 37 года! Я хочу начать так: «Это был небольшой лагерь, на миллион человек…»
– Каких же он был размеров? – не удержался Фил, – С Москву, наверное?
– Что? При чем здесь это?
– Ну, ведь у нас городов – миллионников не так уж много в стране. Какой-нибудь областной центр типа Красноярска или Перми до миллиона до сих пор не дотягивает, а ведь дома в них – многоэтажные.
– И что?
– Как – что? Теперь берем этот миллион и распихиваем в одноэтажные бараки. Какая получится площадь такого лагеря? Сколько людей понадобится, чтобы периметр охранять?
– Я пишу о злодеяниях Сталина и Берии, а не о каких-то периметрах! – возмутился «комсомольский вожак».
– И что же делал Берия в 37-м году? – еще раз удивился Фил.
Судя по попавшейся ему недавно на глаза биографии верного сталинского соратника, в это время тот осушал болота и
