Лев Айзерман - Похмелье
Однажды, в связи со стихотворением Твардовского "Я знаю, никакой моей вины…", я сказал на уроке, что хотя "никакой моей вины" в том, что учителя у нас по многу месяцев не получают зарплату, нет, но мне, лишь один раз на три дня позже получившему отпускные, стыдно смотреть им в глаза. И когда я рассказываю в 10-м классе о том, как Чехов вместо того, чтобы поехать за границу, отправился в мучительный для него, уже больного, путь на Сахалин, многие в классе смотрят на меня непонимающе.
— А вы-то чем виноваты? — говорят мои ученики, когда я с болью рассказываю о трагических страницах ушедшего времени.
— Хотя бы в том, что не одно десятилетие на уроках по "Поднятой целине" оправдывал коллективизацию и даже раскулачивание.
— Но вы же верили в это тогда?
— К стыду моему, да.
— Не виноват же Котов в том, что идея, в которую он верил и которой был предан, оказалась бесчеловечной, — сказал мне при обсуждении фильма Никиты Михалкова "Утомленные солнцем" один из самых думающих учеников одиннадцатого класса.
Но, естественно, не в учениках, не в уроках литературы, не в школе лишь тут дело. Тут дело в атмосфере нашего времени. Русскую классическую литературу отличает нравственный максимализм, ожоговая реакция на чужую боль, стремление туда, "где униженье, где грязь, и мрак, и нищета" (Блок). Но в наше время все это нередко воспринимается как нечто несвоевременное и чужеродное.
Мне позвонил главный редактор газеты «Литература» и сказал, что одна из опубликованных в ней моих статей разгромлена в газете «Ветеран» профессором Георгием Плисовым как вредная и порочная. Внимательно перечитал свою статью, но так и не понял, в чем же там крамола. Достал газету «Ветеран» с разгромной статьей. Читаю:
"Л.С. Айзерман в статье "Уроки совести" выступает против стремления сегодня найти виновных вокруг себя и не спрашивать с самих себя, его настораживает желание все списать на обстоятельства и все снять с самого человека", — пишет Плисов.
Ах, вот, оказывается, в чем я грешен, идя, по мысли профессора, "вслед за Н. Бердяевым и С. Булгаковым". По крайней мере хоть записали в неплохую компанию.
"Ветеран" — газета левопатриотическая. Но некоторые либералы полностью солидарны с ее автором и даже идут еще дальше. Из статьи Валерии Новодворской в журнале "Новое время":
"Мне показалось, что в лицо мне дышит депрессивная русская литература, наша болотная великая классика (и чем величественней, тем болотней), и эта концентрация из Чехова, Достоевского, Горького, Короленко нисколько не выветрилась за столетие, она сохранилась в народном, интеллигентном сосуде и до сих пор действует как смертельный, парализующий яд…
Конечно, несчастных надо пожалеть, помочь им, ежели кто может, но не ставить в пример. Логично? Несчастье не цель, беда не карьера.
Но это там, на Западе, где логика действует, как квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. А у нас князь Мышкин из романа «Идиот» чуть ли не святой, явная заготовка "делать жизнь с кого". Зачем было делать благородство и доброту такими бессильными и неумелыми, полусумасшедшими и заставлять кончить в клинике для душевнобольных?
Мы и не подозреваем, какая мощная разрушительная традиция тянется к нам, будто шлейф от пехотной мины, на которую напоролись мы еще в XIX веке. Чехов, Достоевский… Платон Каратаев и капитан Тушин — дальние родственники князя Мышкина, такие ходульно-прописные у Толстого…
Сначала российская действительность тащила искусство в могилу, теперь уже художественная традиция толкает жизнь в тот же могильный ров".
"Известия" 28 июня 2001 года. На "Прямой линии" Евгений Киселев. Вопрос:
— Вас не смущает такое положение, при котором вы получаете зарплату в 35 тысяч долларов, а ветеран труда или войны — 60 долларов в месяц?
— Я абсолютно честно вам скажу: действительно, я получаю большую зарплату. Хотя та цифра, которой вы располагаете, явно преувеличена. Я аккуратно плачу налоги, и из этих денег платят пенсии и пособия многим людям. Думаю, каждый человек, платящий налоги, имеет право получать в нашей стране сколь угодно большую зарплату. Ради этого, извините за пафос, шли на баррикады в 91-м.
— Шахтеры тоже ходили на баррикады…
— А это вопрос к владельцам шахт, которые им мало платят. Когда мало платят пенсионерам, — это вопрос к государству. Я ни одной государственной копейки не получаю уже много лет, давно работаю в "частном секторе".
Ну, насчет того, что Евгений Киселев только наполняет наши кошельки своими налогами, он, конечно, лукавит. Киселев получает свои деньги в "частном секторе", который живет на рекламу. Стоимость же рекламы, это понятно и младенцу, раскладывается на стоимость рекламируемых товаров. Так что, покупая стиральный порошок «Миф» и средство от жира «Ферри», растительное масло «Злато» и сливочное из Новой Зеландии, пиво «Клинское» и "Три медведя", пепси-колу и "дирол без сахара", прокладки и памперсы, холодильник «Электролюкс» и автомобиль «Рено», мы финансируем и Евгения Киселева.
И, конечно, можно было бы поспорить о том, во имя чего в августе 1991 года люди шли на баррикады.
Но это не главное. А главное в том, как рассуждает один из наших властителей дум. Люди живут плохо. Им мало платят. Они не могут прожить на пенсию. А я-то тут при чем? Моя совесть чиста. Я плачу налоги.
Чего же мы хотим от школьников?
И все это (я имею в виду, конечно, не только Киселева, я приводил в своих записках многие рассуждения оправдывающихся и оправдывающих) — в стране Толстого, Чехова, Достоевского, Блока, Ахматовой, в стране, где все больше обращаются к Христу и Евангелию, все чаще новорожденных крестят, а умерших отпевают, а Рождество и Пасха поистине становятся не только церковными, но общенародными праздниками.
IX
Последний месяц 2000/2001 учебного года — от последнего звонка 25 мая до выпускного вечера, точнее сказать, выпускной ночи с 23 на 24 июня — был для меня по-человечески самым трудным.
На церемонии последнего звонка выпускники по одному выходили с открыткой и цветами и, прочитав то, что было написано на открытке, вручали цветы директору, завучам, учителям. Пока читали тексты учителям физики, химии, математики, истории, я воспринимал все как нечто естественное и нормальное. Но вот вышел один из кандидатов на золотую медаль и обратился ко мне:
Вы нам родной язык открыли,И вот плоды работы той:И синтаксис мы изучили,И пунктуацию… Бог мой!Теперь мы говорим, как пишем,Мы ритм стихов и прозы слышимИ можем различить, ей-ей,Где, скажем, ямб, а где хорей…Здесь нет ещё и сотой долиТого, что вы смогли нам дать,Спасибо вам! Чего же боле?Что можем мы ещё сказать?
Я был несколько обескуражен: это явно не про меня. Получив цветы и открытку, я взял ее в руки и сначала даже не поверил своим глазам. Попросил коллег показать их открытки. Это был отпечатанный в типографии и купленный в магазине комплект поздравительных открыток по случаю окончания школы. Арт и Дизайн. Мосэкспертиза. Московское качество. Made in Russia. Тираж, правда, не указан. Потом увижу такие же открытки у учителей, выпустивших девятый класс.
За два года до того к семидесятилетию я получил поздравление от своей территориальной управы. Тоже отпечатанное в типографии. Только после слов "Уважаемый (ая)" было зачеркнуто «ая» и вписаны мои фамилия, имя и отчество. И между словами "Сердечно поздравляю Вас со славным юбилеем" и "-летием со дня рождения" было вписано 70. Нетрудно было подсчитать, что если в 1999 году мне исполнилось 70, то родился я в 1929 году, а в 1941-м мне было двенадцать лет. Но под оглушительный смех присутствующих я читал: "Вы прошли славный боевой путь в рядах защитников нашего Отечества в период Великой Отечественной войны и внесли свой вклад в дело восстановления разрушенного войной хозяйства. Наш народ никогда не забудет совершенных Вами подвигов на благо нашей Отчизны".
Несколько дней мне было не до смеха, не мог прийти в себя. Два года я стремился научить своих учеников говорить и писать то, что думаешь и чувствуешь, выражать свои собственные мысли. Не все, конечно, получалось, но многое все же удалось. Даже мать одной ученицы после экзамена в вузе с гордостью за дочь и за меня сказала: "Не списывала, сама писала". И вот ни одному учителю ни одного своего слова. Такого за 49 лет моей работы в школе не было ни разу. Или это родители позаботились, чтобы не утруждать своих чад перед экзаменами?
Правда, на выпускном банкете многие ученики, в том числе и не шибко речистые, подходили к нашему учительскому столу и взволнованно, искренне и трогательно говорили о том, ЧЕМ для них была школа.
Но по сравнению с главной моей болью это было мелочью жизни.
