Алексей Смирнов - Окружившие костер
Вскоре, грязные и мокрые, мы выбрались на берег. Озеро лежало перед нами черное и неприветливое, словно собиралось сказать: только троньте. Тогда мне было не до пейзажей. Я гораздо позже вспомнил, что зрелище, оказывается, предстало чертовски красивое: мертвая вода в кольце немого темного леса. Лес виделся одной сплошной массой и молчал, абсолютно к нам безразличный - даже ворон не было слышно. Где-то, как мне показалось, очень далеко, на противоположном берегу подрагивали костры и доносилось хриплое пение под пьяную гитару. Без устали трудились кузнечики, и их треск перелетал через бездыханную воду, будто горох, очередями. Далекие костры напоминали о какой-то совершенно чужой жизни - было ли там так же, как у нас? Не знаю, известно мне лишь одно: любой из нашей компании, загляни он на огонек туда, к тем, был бы встречен неприветливо и, окажись непонятливым, изгнан.
Мы приблизились к расшатанной купальне, сооруженной еще при царе Горохе для услады пионеров из местного лагеря.
- Отвернись, пожалуйста, - беспечно попросила Алина. - Я буду купаться голенькой.
- Вообще-то я тоже не против окунуться в таком виде, - сообщил я, отворачиваясь и с трудом сохраняя в голосе ту же беззаботность.
Я стал лихорадочно разоблачаться. Руки мои дрожали, да и ноги тряслись, все время мешался святой крест, но я не снял его. Как-то так вышло - видимо, совершенно случайно, - что я обернулся и едва нашел в себе силы отвести глаза от того белого и прохладного, что с опаской влезало тем временем в воду. Вода очнулась ото сна, но, похоже, еще не понимала спросонья, что происходит, и лишь когда разбежавшиеся по ней круги нагуляли мощь, она дрогнула, и секундой позже разволновался весь черный проем купальни.
До меня донеслось радостное повизгиванье. Я почему-то не осознал, что именно будоражит мой слух. Без всякого стеснения я разделся совсем, но не помню, как очутился в воде. Только что, казалось, я воевал с Дынкисом, и вдруг каприз судьбы бросил меня в озеро догонять Алину.
Все, что было вокруг - и лес, и костры, и вода, в которой я плыл, словно лягушка, воспринималось как неудачная декорация к основному действию. Кроме обогнавших меня распущенных волос и плеч, ничто меня не интересовало. Лес, озеро... какой лес, какое озеро? ах, да - озеро... Можно было бы подыскать обстановку более подходящую... В мире главным является то, что должно, не может не случиться между нами; время будет лететь, искривляться, скручиваться в спираль и сжиматься в пружину; пространство будет преобразовываться в коммунальную квартиру, в невский проспект, в салон троллейбуса... только это основное никуда не исчезнет и продлится вечно... оно началось в незапамятные времена и сейчас мчится неведомо куда и неважно, куда - минуя в данном конкретном случае какие-то костры и какое-то озеро. Я похож на человека, размышлявшего на вечные, неисчерпаемые темы, который вдруг оступился и попал в иное измерение, но и там он продолжает размышлять, мирясь с неудобствами незнакомой обстановки. Озеро? озеро так озеро, оно не представляет для меня никакой важности - точно так же плыли мы вчера мимо лопающихся галактик и солнц Бог знает в которой вселенной... сегодня переплываем озеро, а завтра, быть может, прокатимся на велосипеде по кругам Дантовского ада: позади я, ничего на себе не имеющий, кроме креста, впереди - ее плечи и прилипшие к ним пряди черных волос, пахнущие болотной тиной.
Алина ухватилась за шершавые доски и согнула под водой ноги. Я подплыл и пристроился рядом; потом, готовый на какое угодно преступление, придвинулся и схватил ее.
- Нет! - крикнула Алина, с силой высвободилась и отплыла.
- Почему? - совершенно потеряв над собою контроль и утратив достоинство, спросил я осиплым голосом и ринулся в погоню. - Только поцеловать, - зашептал я, хотя шепотом это назвать было невозможно, отдельные слоги звенели, другие - басили, а некоторые произносились с неожиданным шипением. - Это же такая ерунда, что говорить смешно, - еще более горячо убеждал я Алину и напрочь забыл о мужском правиле не распускать слюни. Озеро и лес сделались вдруг реальными, не осталось и следа от солнц и галактик. Я почувствовал, что вода холодная и самые неподходящие части тела здорово замерзли.
- Понимаешь, для меня это не ерунда, - сказала Алина. Она глядела на меня с опаской, но ни капельки не сердилась. - Я не могу... ну не получается у меня целоваться просто так... Я и целовалась-то всего три раза в жизни по-настоящему. Нет, ты не подумай, я получала большое физическое удовольствие, это верно, но не больше, я не хочу так... каждый поцелуй говорит о чем-то святом, а так, чтобы сегодня с одним, завтра с другим...
- А почему ты решила, что для меня этот поцелуй не будет свят? осведомился я, безбожно закручивая собеседнице мозги. - Что греха таить, бывали у меня эпизоды, целовался достаточно - но с каждым поцелуем у меня связано что-то святое... и т.д. , и т.п.
- Нет-нет, я знаю, что для тебя это будет свято, ты очень хороший, но не надо так, без чувства... А то я и вправду стану вроде той... и начну, как она, групповики устраивать...
"Ты сволочь, - думал я. - Ты распроклятая дрянь, и еще прикидываешься чистенькой... Целовалась ты три раза... ну да! а с Хукуйником, небось, не целовались, лежали без поцелуев. И это мне ты вешаешь на уши лапшу! Ну почему, почему я такой кретин, такой чистоплюй, такой трусливый идиот почему не хватает меня выволочь ее, разложить здесь на досках и настоять на своем, чтоб ей стало ясно, кто тут хозяин? Эх, - сказал я себе, - дешевка ты, - знаешь ведь, что никого не разложишь, просто побоишься... Ладно, сделаем вид, сделаем... ты целка, Алина, конечно... маленькая такая сучка. Не хотела - так какого же черта сюда меня привела? неужто купаться?!"
- Да-а, - протянул я, - групповики - это уж через край... "А что, подумалось мне, - сюда бы еще двух-трех вроде тебя, и можно было бы, можно..." - Что ж, обидно, конечно, но я тебя понимаю. У меня, я же тебе говорил... нет, не тебе - ему... имеются у меня в святом уголке принципы...
Мы вылезли из воды.
- Не смотри, - кокетливо обиделась и надулась Алина. - Ты все-таки смотришь? Уй, как холодно! - и ее затрясло.
- Дай разотру, - предложил я и, не дожидаясь ответа, взял Алину за плечи. Не дай мне Бог снова такое пережить. Мокрые, голые стояли мы друг против друга, и я ничего не мог поделать - ни с ней, ни с собой. Я принялся ее растирать; руки мои с дрожью, с нажимом ходили по телу, задерживаясь против воли на груди, бедрах, талии... Я чувствовал, что запросто могу свихнуться. То ли Алина это почуяла, то ли решила, что хватит меня баловать - так или иначе, она отвела мои руки и попросила растирать полотенцем.
Когда мы оделись, стало легче. Я с сожалением отметил, что трезвею. Чего-чего, а только трезвым мне быть не хватало. Тем не менее в этом печальном факте имелась и положительная сторона: я вновь обрел способность рассуждать. Итак, каков же будет план кампании? Клыки показаны, круг друзей порван, а Амур не пожалел для Алины стрелу. Как поступить теперь? уйти? нет, ни за что. Уйти и думать, что она тут без тебя, а могла бы и с тобой... Да на кой черт она мне, собственно, сдалась? Свет на ней клином сошелся? Нет, просто я не люблю, когда мои планы и мечты втаптываются в дерьмо. Остаться и пьянствовать, сложив оружие? Обидный конец, хотя, скорее всего, так и получится...
Думая обо всех этих интересных вещах, я забыл об Алине, и она обогнала меня, ушла вперед. Когда я добрался до лагеря, она как раз ныряла в палатку. Дынкис ложиться не захотел, объяснив это тем, что утром все равно уедет и выспится дома, а пока что будет нас охранять. Я допил все, что сумел отыскать, и отправился на боковую.
Палатка готовила мне маленький сюрприз. Первое, на что я наткнулся, лежало в обнимку со вторым - Алина и Толян. Парочка спала безмятежным сном.
Слева храпел Хукуйник.
Не мне, так никому...
Я понял, чем буду заниматься, проспавшись. Я всегда предпочитал активный отдых пассивному.
Все мои надежды были гнусно и безжалостно размазаны, будто клубничное варенье. И я, почти как граф Монте-Кристо, засыпая, поклялся отплатить, чем смогу, своим спутникам.
3. Клятва Гиппократа
Только что я извел не одно ведро черной краски, дабы запятнать всех без исключения. Я изрядно потратился на Дынкиса и, кстати, не собираюсь останавливаться; я не ленился и всячески расписывал Хукуйника - здесь я тоже не намерен отступать; тут же слегка досталось и Алине, а сам я как бы вел репортаж из поганого болота. Однако я несколько обошел вниманием Толяна, и тому были причины. Как я уже упоминал выше, Толян содержал в себе немало хорошего. Стало ясно: клин вышибают клином, и благородство Толяна тоже придется перешибить собственным благородством, обнаруживая душевную красоту и прочие достоинства. В какой-то степени я этого добился, но о том речь будет идти ниже. А сейчас, поскольку Толян оставался в тени, c Толяна и начнем.
Он зевнул и сел, уставясь в одну точку. Его голова была обмотана полотенцем, словно чалмой, и от этого он смахивал то ли на сирийца, то ли на египтянина - черт его разберет, во всяком случае - на еврея. Лицо сделалось очень несвежим и пористым, а все приятные впечатления от изящной бородки испарились при виде густой черной щетины.
