Николай Карамзин - Том 1. Письма русского путешественника. Повести
Главное же значение «Натальи, боярской дочери» состояло в том, что в этой повести Карамзин обратился к проблеме, привлекавшей внимание русских писателей – если не всегда, то, уж безусловно, со времени Петра Великого, – проблеме «национальное – общечеловеческое».
Для читателей Карамзина, заявлявшего в «Письмах русского путешественника», что надо чувствовать себя прежде всего человеком и затем уже русским, были, вероятно, несколько неожиданными слова автора, что он любит «сии времена», «когда русские были русскими, когда они в собственное платье наряжались, ходили своею походкою, жили по своему обычаю, говорили своим языком и по своему сердцу, то есть говорили так, как думали». В этих словах звучал незавуалированный упрек современникам в том, что они перестали быть самими собой, быть русскими, что они говорят не то, что думают, стыдятся своего исторического прошлого, в котором гармонически сочеталось «национальное» и «общечеловеческое» и в котором есть чему доучиться. Сюжетно «Наталья, боярская дочь» построена так, что в ней «общечеловеческая» проблема получала «национальное», «русское» решение. Этим самым писатель снова, но уже на историческом материале, показывал, что в художественном, поэтическом отношении русская действительность и история не уступают действительности и истории европейских народов.
Однако интерес и значение «Натальи, боярской дочери» но только в том, что Карамзин создал историческую идиллию в сентиментально-романтическом духе. Еще более существенно было то, что от изображения «жизни сердца» в узко личном или в этическом плане, как было в других его произведениях, он перешел к трактовке старой темы русской литературы XVIII века – «человек (дворянин) и государство». Скрывающийся в волжских лесах герой повести Алексей Любославскнй, сын боярина, невинно оклеветанного перед государем (юным! – отмечает Карамзин как смягчающее обстоятельство), узнает о нападении на Русское царство внешних врагов; у Алексея немедленно созревает решение «ехать на войну, сразиться с неприятелем Русского царства и победить». Он движим исключительно своим дворянским понятием чести – верности государю и сознанием обязанности служить отечеству: «Царь увидит тогда, что Любославские любят его и верно служат отечеству». Таким образом, в «Наталье, боярской дочери» Карамзин показал, что «личное» часто неразрывно связано с «общим», «государственным» и что эта связь может быть не менее интересна для художника в для читателя, чем «жизнь сердца» в чистом, так сказать, виде.
Литературная деятельность Карамзина периода «Московского журнала» характеризуется большим стилистическим разнообразием, свидетельствующим о настойчивых исканиях молодого автора. Наряду с «Письмами русского путешественника» и повестями «Бедная Лиза», «Наталья, боярская дочь», «Лиодор» – с одной стороны, и произведениями с античным колоритом – с другой, здесь находятся и переводы из Оссиана в оригинальный драматический отрывок «София», написанный совершенно в духе драматургов «Бури и натиска» и отчасти Шекспира (ср. последний монолог Софии «Бурные ветры! разорвите черные облака неба» и монолог короля Лира «Ревите, ветры!»). Но, одновременно со «штюрмерскими» тенденциями, в драматическом отрывке Карамзина чувствуется органическая связь со старой драматургической традицией русского XVIII века: положительные персонажи пьесы носят стандартные «говорящие» имена, например, Добров; героиня же, подобно женским персонажам комедий Фонвизина, Капниста и других русских драматургов последней трети XVIII века, зовется Софией.
4Поэтическая деятельность Карамзина в нашей науке освещается односторонне. Рассматривается обычно только одна группа стихотворений, относящихся ко второй половине 1790-х годов. Это позволяет объявить Карамзина создателем субъективной, психологической лирики, запечатлевшей тончайшие состояния души человека, отъединившегося от общества. В действительности поэзия Карамзина богаче. В первый период поэт не стоял на субъективистских позициях, и потому ему не были чужды общественные связи человека, интерес к объективному, окружающему его миру.
Манифестом Карамзина этой поры является стихотворение «Поэзия», написанное еще в 1787 году и напечатанное в 1792 году в «Московском журнале». Несколько прямолинейно, без поэтической самостоятельности, формулирует Карамзин мысль о большой воспитательной роли поэзии:
Во всех, во всех странах поэзия святая
Наставницей людей, их счастия была.
На страницах «Московского журнала» появляются политические и гражданско-патриотические стихотворения. Летом
1788 года Швеция объявила войну России. Этому событию и посвятил Карамзин свое стихотворение «Военная песнь». Следуя за патриотическими одами Державина, Карамзин обращается с призывом к «россам», «в чьих жилах льется кровь героев»; «Туда спеши, о сын России! Разить бесчисленных врагов», Гуманно-сентиментальное чувство Карамзин умеет подчинить остро осознаваемому патриотическому долгу. Характерен конец этого стихотворения:
Губи! Когда же враг погибнет,Сраженный храбростью твоей,Смой кровь с себя слезами сердца!Ты ближних братий поразил!
Политическая программа Карамзина выражена в стихотворении «Жил-был в свете добрый царь». Как указывает автор, это перевод «Песни» Лефорта из мелодрамы «Петр Великий» Жана Бульи, которую он видел во время своего пребывания в Париже весной 1790 года. Пересказывая содержание мелодрамы, Карамзин приводит слова Петра, что цель его царствования – «возвысить в отечестве нашем сан человека», что он стремится «быть отцом и просветителем миллионов людей». В «Песне» рассказывается о том, как Петр «сбирает добро», «душу, сердце украшает Просвещения цветами», чтобы «мудростью своей озарить умы людей». Для Карамзина Петр – пример просвещенного монарха, который, опираясь на мудрость философов, благодетелей человечества, делает счастливой жизнь своих подданных.
Иное отношение Карамзина к Екатерине. Он не прославлял ее. А когда по ее повелению был арестован Николай Новиков, поэт выступил с одой «К милости» (1792), где не только призывает императрицу проявить милосердие к известному всей России человеку, но, исходя из своей концепции просвещенного абсолютизма, определяет условия, исполнение которых позволит считать ее самодержавное правление просвещенным. Он писал: «Доколе права не забудешь, с которым человек рожден… доколе всем даешь свободу и света не теснишь в умах, пока доверенность к народу видна во всех твоих делах, дотоле будешь свято чтима…»
В 80-е годы, когда формировалось дарование Карамзина, самым крупным и ярким поэтом был Державин, теснейшими узами связанный со своим временем. Новаторский характер поэзии Державина в том и проявлялся, что, усвоив просветительский идеал человека, он вывел своего героя на большую дорогу жизни, сделав его ум и сердце способными наслаждаться радостями живого человеческого бытия личности и трепетно откликаться на скорбь сограждан, с негодованием восставать на неправду, с восторгом славить победы своего отечества и его храбрых сынов – русских солдат.
Поэзия Державина именно своим настойчивым интересом к человеку была близка Карамзину. Только герой большинства карамзинских стихов жил тише, скромнее, он лишен был гражданской активности державинских героев. Карамзин не способен был гневно возмущаться, грозно напоминать «властителям и судиям» об их высоком долге перед своими подданными, громко и шумно радоваться. Он как бы прислушивается к тому, что происходит в его сердце, улавливает никому не ведомую, но по-своему большую его жизнь. Вот умер друг и поэт А. Петров – в стихотворении «К соловью» запечатлелись боль и стоны горюющей души. Пришла осень: «В мрачной дуброве с шумом на землю валятся желтые листья», «поздние гуси станицей к югу стремятся». Щемящая тоска заползает в сердце при взгляде «на бледную осень» («Осень»). Стихотворение «Кладбище» – это драматический диалог двух голосов. «Страшно в могиле, хладной и темной!» – говорит один; «Тихо в могиле, мягкой, покойной», – убеждает другой. Смерть страшна земному, влюбленному в жизнь человеку, он, «ужас и трепет чувствуя в сердце, мимо кладбища спешит». Утешает его тот, кто доверился богу и в могиле «видит обитель вечного мира». Жизнь не есть безысходное страдание – «но и радость бог нам дал». Так пишется программное стихотворение этой поры «Веселый час». Познавший печаль и тоску, горе и страдание, лирический герой Карамзина восклицает: «Братья, рюмки наливайте!» «Все печальное забудем, что смущало в жизни нас; петь и радоваться будем в сей приятный, сладкий час». Петь и радоваться, а не предаваться отчаянию, и не в одиночестве пребывать, а находиться с друзьями, – вот чего взыскует душа человека. Оттого общий тон стихотворения светлый, не замутненный страхом, мистикой, отчаянием: «Да светлеет сердце наше, да сияет в нем покой», – провозглашает поэт.
