Дмитрий Мамин-Сибиряк - Из уральской старины

—    Ты чего это, Пахомушка, крестовую-то кралю затаил? — грозно спрашивал поп Андрон, выставляя вперед свою рыжую с проседью бороду.— Разве это по-игрецки? И то даве из-за тебя червонного хлапя просолил. Хочешь, видно, мокрую ал и рваную получить?

Поп Андрон, крепкий старик лет под шестьдесят, с большой лысиной через всю голову, сидел в одной ситцевой рубашке, перехваченной шелковым пояском под самыми мышками, и в одних невыразимых; голые ноги болтались в разношенных ко­жаных башмаках. Время было летнее, а поп Андрон не любил себя стеснять. Лицо у старика было некрасивое, покрытое вес­нушками, с носом луковицей и дрянной бородой, которая росла как-то клочьями, как болотная трава; хороши были только одни серые умные глаза, особенно когда старик смеялся. Из-под рас­стегнутого ворота ситцевой рубахи выставлялась могучая грудь, обросшая волосом, точно мохом; поп Андрон, несмотря на свои шестьдесят лет, свободно поднимал за передние ноги какого угодно жеребца. Заседатель Блохин рядом с попом Андроном походил на пиявку или на глисту: весь какой-то серый, бес­цветный, с примазанными на висках волосами, с выбритой худощавой физиономией, с узкими рукавами форменного мун­дира.

—     Ступай к ним и сначала виду не подавай, зачем при­ехал,— давала горбунья наставления Яше,— а потом отзови попа Андрона и спроси, где, мол, Ремянников, и про Маринку слово закинь. Понимаешь? А я буду тебя здесь ждать.

—    Так, верно…— соглашался Яша.— А рюмочку можно, Анфиса?.. Одну только рюмочку…

—    Одну можешь, а больше ни-ни. Я буду в окошко смо­треть. Ну, ступай с богом.

Появление Яши в комнате игроков не произвело особенного впечатления, потому что он был здесь давно своим человеком.

Поп Андрон мотнул ему головой на стоявшую у стены закуску и коротко заметил:

—     Угобжайся, Яша.

Яша налил одну рюмочку и хотел было по пути налить дру­гую, но вовремя вспомнил, что горбунья следит за ним, и толь­ко вздохнул. Посидев около стола, Яша нагнулся к поповскому уху и прошептал:

—» Одно словечко, попище

—     А… говори.

—     Секрет.

—     Ну тебя к чомору!

Поп вылез из-за стола и отвел Яшу в сторону.

—    Федька Ремянников был здесь? — спрашивал Яша ше­потом.

—     Ну, был.

—    Та-ак-с… А теперь, думаешь, где он, по-твоему?

—     Уехал в Кургат, домой…

—     Ан и не уехал… Где у тебя дочь-то, попище?

—     Ну-у?

—    Ступай-ка, поиши ее, а Федькина лошадь привязана у твоего прясла, с проулка.

—     Ах он, пе-ос!..

Старик в одну минуту побежал в комнату дочери. Комната была пуста. Поп отправился на улицу и начал подкрадываться вдоль забора к дремавшей лошади. Горбунья спряталась за углом и с замирающим сердцем ждала, что будет дальше; на всякий случай она сказала Яше выйти сейчас же за ворота и теперь увела его обратно в поджидавшую их долгушку.

Поп Андрон в это время успел подойти совершенно неслыш­но к самой лошади,— он шел босиком; остановившись пере­вести дух, старик услышал осторожный шепот, смех и поце­луи, которые доносились сейчас из-за забора, где под бере­зами стояла беседка. Он узнал смех, своей дочери Марины и закипел гневом. В саду было темно, но сквозь про­светы прясла можно было рассмотреть -что-то темное, шеве­лившееся в беседке.

Одним прыжком поп очутился в саду и потом в беседке.

—    А, так ты вот как платишь за чужую хлеб-соль?! — кри­чал старик, медведем наседая на попятившегося перед ним мо­лодого человека.

Завязалась отчаянная борьба, а через минуту поп Андрон сидел верхом на Федьке Ремянникове и молотил его своими ку­лачищами по чем попало. Поповна сначала прижалась в угол беседки и взвизгнула, а потом, как коза, перепрыгнула через боровшихся на полу и была такова: в саду мелькнула только ее тень.

—   Отпусти, простоволосый черт! Эк насел! — взмолился, наконец, Ремянников, напрасно защищая свое лицо от попов­ских кулаков обеими руками.— Будет тебе, дьявол.

—   Не пущу!!! — ревел старик, продолжая обрабатывать свою жертву.— У меня одна дочь-то, татарская твоя образина! Извел бы ты ее, пес, так куда я с ней?., а?.. Я там в фильки играю с заседателем, сном дела не знаю, а ты вон что при­думал…

—   Перестань, говорят. Я женюсь на твоей Марине!

—  Ты… ты женишься на моей дочери?! Да кто ты таков есть человек?., а?.. Ну, говори, пропащая башка!

—   Я при Евграфе Павлыче состою… место даст. Отпусти, говорят,— хрипел Федька, изнемогая под расходившимся ПОПОМ.

—  Никогда этого не будет, чтобы я отдал свою Марину за катаевского прихвостня!.. Слышал? Ты в медвежатниках у Евграфа-то Павлыча и жену на медведя поведешь. Ах ты, ду­рак, дурак! Так узнай, что за Мариной давно Ключики записа­ны в консистории, сам владыко обещал мне жениха прислать Марине, потому место это наше родовое: я сам Ключики за покойной женой взял и теперь дочери передам. Для кого-ни­будь копил добро-то! Федька, русским тебе языком говорю: выкинь дурь из своей пустой башки, да и девку не мути на­прасно. Ну?..

—  Отпусти, говорят, а насчет Марины, так еще ее надобно самое спросить.

—  Маринкино дело впереди: и ее спросим, а теперь твой ответ. Говори, а то задушу. Не будешь мутить девку?

—   Ну, не буду… Эк привязался!

—   Побожись!

Федька немного было замялся, но поп не на шутку схва­тил его железными ручищами прямо за горло. Нечего делать, пришлось побожиться.

—      Не тронешь девку? — спрашивал поп в последний раз.

—   Ну тебя к черту и с девкой!

Поп слез со своего врага, сел на приступочек и заплакал.

—   Ведь она у меня одна… как перст одна! — шептал ста­рик, вытирая слезы рукавом рубахи.— Креста на тебе нет, на варнаке…

—     И ты тоже хорош,— ворчал Федька, приводя в порядок расстроенный туалет,— давай по роже хлестать живого челове­ка; вон как устряпал рожу-то.

—  А ты поговори у меня, Федька, поговори еще! — ругал­ся поп Андрон сквозь слезы.— Сам виноват. Зачем девку об­манывал? Ежели я тебя еще застану с ней, так и башку отвин­чу. Слышал?.

Через десять минут поп Андрон и Федька Ремянников входили в поповскую гостиную, как ни в чем не бывало. Появление избитого в кровь Ремянникова всполошило всех гостей не на шутку, но старик поп заявил во всеуслы­шание:

—   Вот угораздило тебя, Федя, сзалиться с лошади… Вон рожу-то как искочевряжил… а?..

—   В стреме запутался… с полверсты за лошадью тащил­ся,— объяснил Ремянников, вытирая окровавленное лицо.— Испугалась она, ну и вышибла из седла.

—   Мудрено что-то,— качал недоверчиво головой заседа­тель. — Не таковский ты человек, Федя, чтобы из седла вы­шибла лошадь…

—   Бывает и на старуху проруха и на девушку бабий грех,— смеялся запрещенный попик в зеленом подряснике.

—    Ну-ка, Федя, полечись,— предлагал поп Андрон, подво­дя избитого гостя к закуске.— Вот тут есть настойка на сорока травах, от сорока болезней. Весьма помогает.

Федька Ремянников был приземистый молодец лет двадца­ти пяти; он постоянно носил полосатый шелковый татарский бешмет, из-под которого выставлялся только ворот шелковой рубахи. Кудрявая русая голова Федьки крепко приросла к ши­роким плечам; румяное и круглое лицо, едва опушенное не­большой бородкой, было красиво мужественной красотой, хотя нос был приплющенный и скулы выдавались. Федька смотрел всегда немного исподлобья и редко улыбался. Кривые ноги об­личал-записного наездника; но всего замечательнее у этого молодца были руки: он свободно поднимал по десяти пудов каждой рукой. Евграф Павлыч любил Федьку за отчаянную удаль и всегда брал с собой на медвежью охоту; с рогатиной в руках Ремянников ходил на медведя один на один. Вообще это был настоящий богатырь, хотя старый поп Андрон и обломал его по-медвежьему, так что Федька теперь только переминал плечами; в спине и в боках у него точно были камни.

—   Вот что: вы теперь поиграйте без меня,— предлагал поп Андрон, пропустив, стомаха ради, рюмочку сорокатравной.— Федя за меня сядет, а мне надо по хозяйству. Вон светать на­чинает.

—   Хорошо, хорошо, ступай, куда тебе надо,— согласились гости.

Горбунья Анфиса успела подслушать, что происходило в беседке, а теперь смотрела в оконную щель. Когда Федька уселся играть с заседателем, а поп Андрон вышел из комнаты, она решила, что пора ехать восвояси. Занималось туманное летнее утро,и, того гляди, накроют — нехорошо, да и делать в Ключиках больше нечего. Гунька и Яша ждали горбунью в ста шагах от поповского дома, и скоро пара гнедых унесла всех троих из Ключиков.

«Ловко обтяпали дельце! — смеялась про себя Анфиса, опять прижимаясь к Яше.— Здорово его обломал поп-от, до новых веников не забудет».

Небо было совсем серое, звезды тихо гасли; все кругом по­крылось густой росой. Где-то далеко-далеко жалобно кричали журавли. Отдохнувшие лошади вольным ходом бежали домой, а седоки дремали каждый со своей думой.